И все же меня подмывало узнать что-то более конкретное о том, как эти женщины планируют выступить против старика. Порывшись в памяти, я начал вспоминать о тяготах старых вдовцов, о которых мне приходилось слышать, когда мы только поселились в Мемфисе. На ум с готовностью пришли несколько имен – как имена, так и прискорбные судьбы их обладателей. Например, был такой мистер Джоэл Мэннинг. Он стал одной из первых жертв, после чего я начал обращать внимание на подобные истории. Когда мистер Джоэл изъявил желание жениться, его дети дошли до того, что потащили старика в суд. (К несчастью для него, все его сыновья работали юристами.) И там, в суде, – так сказать, перед всем миром, – дети объявили своего отца недееспособным. Сыновья-юристы сумели добиться своего, хотя целая толпа давних друзей мистера Джоэла засвидетельствовала под присягой, что мистер Джоэл Мэннинг находится в здравом уме – или, по крайней мере, как выразился один из его старинных и доверенных друзей, «ничуть не хуже прежнего». (Вот так-то, боюсь, старые друзья и приходят на выручку в момент опасности.)
Вы скажете, что это не лучшим образом характеризует судебные порядки в Мемфисе, но вы еще не знаете всего. По-прежнему сидя у телефона, пока на улице сгущались сумерки, я обнаружил, что припоминаю властный образ полковника Комуса Филдинга. Когда полковник Филдинг собрался жениться второй раз, три его дочери (все – супруги видных мемфисских врачей) сослали собственного отца в частную больницу – как тогда было принято называть подобные места. И там заперли его до конца дней. Причем в частной больнице – разумеется, по указанию его зятьев-врачей – посещать полковника разрешалось только мужчинам, и этого права были лишены даже вдовы и старые девы из числа его ближайших родственников. И что же это нам говорит, позвольте спросить, о медицинской профессии в Мемфисе, о ее высоких идеалах и процедурах?
Пока я продолжал сидеть у телефона, уже в полной темноте, в памяти возник очередной пример: случай некоего судьи Джо Мюррея Гастона, давно уже отошедшего от судопроизводства. Судья Гастон в примечательном возрасте девяноста шести лет заявил о неслыханном намерении жениться на своей экономке североамерикано-ирландского происхождения – на женщине, которую выписали из Бостона исключительно ради того, чтобы она ухаживала за ним в старческие годы. Немедленно после оглашения его желания заключить брак с этой экономкой дети судьи Гастона (всем им было уже хорошо за шестьдесят) изгнали престарелого патриарха на его собственную хлопковую ферму на Миссисипи, поместив на немногие оставшиеся годы под присмотр двух грубых батраков, составлявших все население «особняка на плантации» (как это эвфемистически называлось), который, разумеется, находился вне всякой досягаемости для хищниц города Мемфиса.
Хотя