Милдрет бросилась в келью и, молниеносно собрав свои небогатые пожитки, направилась к условленному месту встречи – воротам монастыря. Она ожидала, что там уже увидит отца – но этого не произошло.
Трое суровых мужчин на сизых конях даже не взглянули на неё и не показали лиц из-под низко опущенных капюшонов – только брат Мартин, сидевший на ослике рядом с ними, махнул Милдрет рукой, призывая залезть на осла у себя за спиной.
Шёл дождь, и лошади месили копытами глину почти до утра, затем лишь на пару часов остановились на ночлег. С Милдрет по-прежнему никто не говорил – ей лишь молча протянули кусок мяса на кости за общим костром – что, конечно, было лучше того, чем кормили в монастыре, но всё равно не слишком её обрадовало.
Милдрет почему-то стало тоскливо – здесь она была так же не нужна никому, как и в стенах аббатства. Зачем бы она ни понадобилась отцу, тот явно не слишком-то жаждал её увидеть.
Они ехали три дня и три ночи, пока в рассветной дымке на горизонте не замаячили стены и башни замка, название которого Милдрет узнала лишь спустя несколько часов, когда услышал: «Добро пожаловать в Карлевелок!»
– Добро пожаловать в Карлевелок! – Брайнен Элиот, рыжебородый мужчина с сетью морщинок вокруг глаз секунду стоял, разглядывая девушку, прибывшую в замок из аббатства Дандренон в окружении трёх рыцарей и одной монахини, затем губы его расплылись в улыбке и он, не сдержавшись, обнял её при всех.
Брайнен в самом деле был рад. Было бы преувеличением сказать, что он заочно любил дочь, которую никогда не знал. Он отправлял гонцов не за дочерью – за наследниуей, потому что старший его сын, рождённый в браке с Иннис, урождённой Армстронг, не оправдывал никаких надежд.
Юный Брайс Элиот откровенно сочувствовал своей родне по матери куда больше, чем дому отца. Сочувствовало ей и окружение Брайса, которое на каждом пиру не забывало напомнить Брайнену о том, как много сделали Армстронги для его дома, и о том, что именно они удерживают границу с англами, чтобы он, Брайнен, мог пировать вволю, пока они, Армстронги, проливают за Шотландию свою кровь.
Разговоры эти раздражали Брайнена чем дальше, тем сильнее, в особенности потому, что сам Брайс был ещё слишком мал, чтобы судить о чужой крови, пролитой за него и ради него. Он откровенно повторял то, что напевали ему старшие друзья, многие из которых сами имели родню среди Армстронгов, но до поры до времени Брайнен Элиот лишь скрипел зубами, пока, в один прекрасный вечер монах, исповедовавший Брайса, не рассказал ему о заговоре, который готовится против тана.
Брайнен не был уверен, что стоит верить словам монаха, нарушившего таинство исповеди, и, тем не менее, известие о предательстве стало для него ударом.
Собрав