На первом свидании Арсений выбрал пафосный ресторан на Невском. В машине ждал орущий букет роз; его приторностью можно было смазать все дверные петли в квартале. Мужчина был мил, был учтив, был серьёзен, а ещё он ни разу от души не рассмеялся.
На втором свидании он уже показывал свой дом с восьми вечера до одиннадцати утра. Нет, Светлана знала о правиле трёх свиданий. Она просто согласилась. Видела, чем это закончится, что придётся терпеть, сколько часов в сутках она будет вещью, – она знала это и нашла приемлемым.
Слава богу, Костика покормила, уложила подруга Ольга: “Мама ушла на чужой день рождения, спи спокойно!..” На том втором свидании Арсений предложил ей остаться. Это была его коронная серия ударов после пика формы: по правде, без обиняков позвал замуж, когда она в постели, покрытая шёлковым одеялом, синяками, засосами и королевским подносом, вскрыла устрицу, а в ней оказалась подделка под Тиффани.
Чрезвычайно довольный Арсений лежал рядом. Обработанный до гранитной гладкости, череп его лоснился. Тело было огромное, волосатое.
Возможно, он вкладывал и душу.
– …и на работу тебе удобнее добираться отсюда, – деловито продолжал Арсений, – а не из Колпино.
Хотя какая теперь работа?! – подумала Светлана.
А затем подумала глубже: тот обманщик был честнее.
Нечет
Он был одет в джинсовую курточку, потёртые велюровые штаны, футболку с тремя сказочными богатырями. Лицо Поповичу заляпала капля сметаны, сорвавшись с утреннего блинчика, как хорошо, мама не заметила. Плохо, что мама ничего не замечает от этой жары.
Костик взмок. От подъезда до маршрутки ещё пытался на ходу раздеться сам. Или сопя, не решаясь хныкать – чревато! – тянул за руку: мама, помоги. Но Светлана слишком торопилась. Потом голос метро объявил: “Крестовский остров”, – она резко шагнула, а Костик, конечно, угодил в щель между вагоном и платформой. Растянулся на плитке. Но она так спешила, что даже не закричала. Сказать словами – не спеши, не дави, – он опасался: безошибочно ощущал её раздражение.
В эту жару распирало и тело, и вещи, и маму. Она же была такая спокойная и скучная зимой, а тут на тебе – сорвалась, странная. Увеличивалось всё, даже радость и смех вокруг становились невыносимыми. Имя этой беде было Юль: как девочка – только середина лета…
Мальчик вглядывался в дома Крестовского острова одним глазом. Другой жмурил, чтобы толпа не лезла в голову. Местные жилища куда ниже их “муравейника”, потому что здесь живут богатые. Им полагаются малые дома. В яростном свете лета эти дома и их машины (увеличенные тачки из “Детского мира”) будто выпрыгивали из штанов. Стремились завладеть вниманием Костика.
Почему говорят “ясное солнечное утро”?
Ведь стёкла бликуют, впиваются в глаза. Дрожащее марево восходит от горячего асфальта, что пружинит под ногами. Ветер волнует, наделяет голосом шапки деревьев, и каждое – по-разному. Твёрдая стена плывёт в очертаниях. Белый