– Да, – говорит она и больше об этом не упоминает.
Я сразу перехожу к делу:
– А что… папа? Как у вас… с ним?
– Знаешь, Джоанна, все меняется, – говорит она огорченно.
– Да. Меняется. Все меняется, да. Я заметила. Он все еще здесь, у меня.
Мама хмыкает и молчит. Ждет, что я скажу дальше.
– Я даже не знаю… И долго он думает тут оставаться?
– Это твой папа. Ты не хочешь общаться с папой? Он же тебе помогает, нет?
Она знает! Она все знает! Так все и было задумано!
– Понимаешь, в чем дело…
Все дело в том, что я не хочу, чтобы он жил у меня. Я для того и сбежала из дома, чтобы жить отдельно, и чтобы мне никто не мешал, и наконец можно было бы делать, что я хочу, когда хочу и с кем хочу, и чтобы никто не стоял у меня над душой. Вчера вечером я вернулась с концерта ближе к полуночи и пошла в душ, чтобы смыть запах сигарет – в девяностых все курят на всех концертах: идешь на концерт, значит, сразу готовься к тому, что проведешь два часа на дымящемся складе табачных изделий, – и папа, злой и всклокоченный, выскочил в коридор и крикнул мне через дверь:
– Джоанна, бойлер гудит у меня прямо над ухом. Твои водные процедуры мешают мне спать. Нельзя отложить это все до утра?
И я не стала с ним спорить! Чтобы хоть как-то отбить въевшийся запах табака, я облилась духами – «Шанель № 5», Джон подарил мне их на Рождество; я представляю, что это его любовь, запечатанная во флаконе, – и легла спать, вся вонючая и противная.
Ник Кент убивал себя героином вовсе не для того, чтобы музыкальные журналисты жили в таких невыносимых условиях.
– Мы семья, Джоанна, – говорит мама. – В семьях так оно и происходит.
Я говорю, что не знаю ни одной семьи, где происходило бы что-то подобное. Ни одной.
– Что характеризует их явно не с лучшей стороны, – говорит мама язвительно. – Приятно знать, что мы лучше многих.
Я понимаю, что сильно сглупила. Мне надо было как следует подготовиться к этому разговору. Взять бумажку и ручку, составить план. Попытаться предвидеть все мамины реплики и заготовить ответы. Мне надо было, как Бобби Фишеру, посвятить несколько месяцев изучению игровой техники Бориса Спасского, прежде чем затевать эту партию. Меня обыграли за считаные минуты, причем за мой счет. Счет за междугородный телефонный звонок. Я дура, да.
– Ты, случайно, не знаешь… мне еще долго придется быть лучше многих? – Я сама понимаю, что мама выиграла сегодняшний бой и мой вопрос – это, по сути, предсмертный хрип.
– Все зависит только от тебя. У тебя хорошо получается общаться с папой? – говорит мама, после чего принимается жаловаться на соседей («У них в саду все цветет, а у меня аллергия»), а потом мы прощаемся.
Еще десять дней жизни с папой, и я понимаю, что надо бежать. Иначе я просто сойду с ума. Я сказала ему, что лечу в Бельгию, освещать гастроли The Shamen, и забираю собаку с собой.
– В самолет пустят с собакой? – удивился