На рассвете без меня.
Стихла сирена. Стихли клаксоны автомобилей. Стихли голоса. И даже тот единственный, что всегда звучал внутри, зная наверняка и донося, что хорошо, а что плохо – он тоже осёкся вдруг. С её появлением стих. Стихла музыка. Её нет. Я тоже хочу не быть. Сейчас, если я сука. Или потом, если ссучиться мне только предстоит.
Я пришёл с войны, распахнул шинель, а под ней
Билось сердце, вторя сознанию: как много обрёл я этим утром на набережной Невы. Так много, что одному теперь не прожевать.
Через все запятые дошёл, наконец, до точки.
Звякнул колокольчик поверх входной двери. И – в другой раз, пропустив полотно обратно. По широкой лестнице парадной, игнорируя элеваторы, поднимаюсь на четвёртый этаж. Задерживаюсь на промежуточных площадках лестничной клетки. Затем по мягкому ковру коридора. У дверей номера забираю стакан в стакан, высвобождая правую руку. Из кармана брюк электронный ключ к считывателю; двойной сигнал зелёного диода в замке и – внутрь. Я говорю: «Привет!» и, уже шёпотом, в самое ухо её, не ослабляя объятий: «Выходи за меня».
Постой, преодолевший страх.
07.07.2019, пос. Новопетровский Тульской обл.
Буца
Короче, неожиданно для всех, для себя в особенности, Буца вернулся в ряды пустопорожних. Значит, цок, – и нет покупки. А была бутылочка поважнее веточки розмарина.
Сначала было «бух» на весь зал, и люди обернулись. Время утреннее, до семи ещё; я после смены слойку искал в какой-то круглосуточной забегаловке, а когда оплатил её, что-то бухнуло в соседнем зале. Редкий люд повернул головы, и я тоже повернул. Там, на кафельном полу магазина, лежали осколки зелёного стекла, и под уклон ползла вспененная жижа.
Пахло солодом.
Борис Ульяныч, старый и никому не нужный дедок, тихо выругался в прокуренные усы и понуро, с ускорением так, к выходу двинулся. У дверей задержался на секунду, вяло развёл руками, затем зло пнул полотно и вышел вон. Кассир тоже послал ему вслед непотребные слова, из которых я разобрал только «Буца».
Вот, как всё было.
Кому в этой жизни не хватает веточки розмарина, а кому бутылки семёрки. Можно было бы просто написать: дед разбил пиво. Но тогда б ни драмы, ни катарсиса, – одни только смех и слёзы.
А – почему разбил? Потому, понятно, что впопыхах стал открывать тару прямо у кассы, сразу же после оплаты. Да ещё и на ходу. Ясное дело, даже под ноги не смотрел. Леманн, когда на ту бутыль крышку сажал, о людя́х не думал; о Буце – уж подавно. Сам же Б.У. Цацаев с малых лет знал, что никому не нужен. И, возможно, единственным после родительницы думавшим о нём человеком была Вера Остаповна, по-нынешнему времени – жена его и мать троих совместно нажитых в лучшие годы детей.
Тоже есть объяснение: невтерпёж было Буце заглянуть под крышку. Бог его