Я делала вид, что я мальчик, которого отец, должно быть, всегда хотел: сына он мог бы взять с собой в Шотландию на рыбалку и на охоту на куропаток в вересковых лесах, сына он мог бы отправить в Канаду заниматься хоккеем на льду. Не то чтобы отец занимался этими вещами, но мне нравилось думать, что, если бы у него был сын, он мог бы.
Моим вторым именем было бы Лоуренс, как у отца, и когда мы оставались бы вдвоем, он звал бы меня Ларри. Как он, должно быть, жестоко разочаровался, когда все мы оказались девочками.
Была ли я слишком жестокой с мисс Маунтджой? Слишком мстительной? Разве она не была, в конце концов, просто безвредной одинокой старой девой? Был бы Ларри де Люс более отзывчив?
– Черта с два! – прокричала я навстречу ветру и запела:
Умба-чукка! Умба-чукка!
Умба-чукка-бум!
Но я чувствовала себя отчаянным скаутом лорда Баден-Пауэлла[21], не больше, чем принцем Ник-Наком из фильма «Али Казаам».
Это я. Это Флавия. И я любила себя, пусть даже никто больше меня не любил.
– Приветствуйте Флавию! Да здравствует Флавия! – кричала я, когда мы с «Глэдис» проносились на максимальной скорости через малфордские ворота на обсаженную каштанами аллею, отмечавшую подъезд к Букшоу.
Эти величественные ворота со стоящими на задних лапах грифонами и филигранной ковкой из черного железа некогда украшали расположенное по соседству имение Батчли, родовое поместье «грязных Малфордов». В 1706 году ими завладел для украшения Букшоу тот самый Брэндуин де Люс, который, после того как один из Малфордов сбежал с его женой, снял ворота и привез их домой.
Обмен жены на ворота («Самые прекрасные по эту сторону Рая», – написал Брэндуин в дневнике), судя по всему, уладил дело, поскольку Малфорды и де Люсы оставались лучшими друзьями и соседями до тех пор, пока последний Малфорд, Тобиас, во время Гражданской войны в Америке продал усадьбу и уплыл на помощь своим кузенам-конфедератам.
– На одно слово, Флавия, – сказал инспектор Хьюитт, выходя из парадной двери.
Он ждал меня?
– Конечно, – милостиво согласилась я.
– Где ты сейчас была?
– Я арестована, инспектор? – Я пошутила, надеюсь, он понял.
– Просто интересуюсь.
Он извлек трубку из кармана пиджака, набил ее и зажег спичку. Я наблюдала, как она горела и догорела до его квадратных пальцев.
– Я ездила в библиотеку.
Он закурил трубку, затем ткнул чубуком в сторону «Глэдис».
– Я не вижу книг.
– Она закрыта.
– А-а, – протянул он.
В нем было сводящее с ума спокойствие. Даже расследуя убийство, он сохранял безмятежный вид человека, прогуливающегося по парку.
– Я поговорил с Доггером, – продолжил он, и я заметила, что он внимательно на меня смотрит, пытаясь оценить мою реакцию.
– Ах да? – сказала я небрежно, но мой мозг кричал: «Опасность!»
Осторожно,