Только Борис Юринов носился, высунув язык, подгоняя всех и вся. Боря не боялся смерти. Просто не думал ни о чем подобном. Он уже шел к своей семье, и все задержки на пути воспринимал как досадное недоразумение, которое надо немедленно устранить. Все, что мог, ефрейтор делал лично, своими руками. А что не мог…
Куда исчез вежливый и культурный мальчик-шахматист, тихоня и образец примерного поведения? Ефрейтор, отчаянно матерясь, то устраивал форменный разнос какому-нибудь «сверчку» из технарей за задержку с переоборудованием «шишиг», то «наезжал» на всесильного майора Васильева из-за задержки с выдачей каких-то особых покрышек, то гонял по всему парку бедного мехвода. А уж работягам-рядовым доставалось от него совсем не по-детски. Один раз дело чудом не дошло до рукоприкладства, и то только потому, что здоровенный солдат просто побоялся связываться с «этим чокнутым» и отправился выполнять указания.
Борю уже не только за глаза, но и в открытую называли «чокнутым», «бешеным», «психом» и «собакой страшной», а кое-кто предложил поменять ему позывной с «Шаха» на «Псих» или «Зверь». Типа каким надо быть зверем, чтобы тебя зампотыл боялся. А Васильев действительно при одном виде Юринова бледнел и пытался куда-нибудь скрыться.
Вряд ли именно энергия и целеустремленность Бориса победила неосознанный саботаж, скорее всего просто пришло время, но больше поводов оттягивать отъезд не имелось.
Накануне вечером собрались маленькой компанией: сам Пчелинцев с Дмитровским и старшие «рейдовики». Больше никого. Официоз решили не разводить, поэтому ни речей, ни прочего пафоса не было. Да и сидели не в штабе, а в пристройке у парка. Из-за стены были слышны маты технарей, доводивших «последние штрихи» на одном из «газонов». Но никто особо не вслушивался.
Две литровые банки «кедрача», нехитрая закуска… Молча выпили по первой. Повторили…
– Лишний раз языком трепать не буду. Сами понимаете, – тихо сказал полковник. – Мало ли как сложится, как повернется. Не хочется о плохом.
– И не надо, – так же тихо отозвались остальные. Разнокалиберные стаканы с глухим звоном соприкоснулись гранеными боками. Наливали на донышко, не напиваться же. Коричневая жидкость мягко обожгла горло. Заели олениной и моченой морошкой. Со временем пришлось менять многие привычки, в том числе и пищевые.
После третьей немного расслабились, распуская внутренние пружины. Сундуков задымил огромной самокруткой. Чем-то его солдатские папиросы не устраивали, вот и изгалялся, закручивая жуткие конструкции.
– Саныч, занесет до Украины, сала Андрюхе привези. А то бледный ходит, как смерть! – подмигнул майору Пчелинцев.
– Млять! – От удара по столу аж посуда подпрыгнула. Невезучая тарелка, стоявшая на краю, со звоном