– Как скажешь…
– Да мне все равно.
– И мне…
Ложь во спасение – им обоим все равно, что там бухтит по телевизору, пока они затевают судьбоносный разговор. Да хоть «Одиссей»! Здесь «и»! «И»! Не «е»! Повнимательней, пожалуйста. Чтоб неконтролируемых ассоциаций – ни-ни! Все равно не смотрим. А выключить – равносильно признанию: вот ведь совпало…
Долгонько я странствовал, жена! Признаешь меня? Или как? Некогда срубил я росшую во дворе огромную маслину, а пень ее сделал основанием брачного ложа.
И зарыдала она и кинулась мужу на шею, нежно целуя его: «Не сердись, что сразу не признала я тебя. Боялась, чтобы не прельстил меня иноземец увлекательным рассказом».
Обнял он свою верную супругу, и заплакали они слезами счастья. Когда было приготовлено ложе, отослали они служанок и легли вместе, как в прежние времена.)
Погоди, Токмарев. Не о том! О квартире на Сибирской. Да, она продала квартиру на Сибирской. Ей помогли найти покупателя, оформить бумаги, подыскать надежного, не «черного», нотариуса, деньги наличные получить, в конце концов. Кто помог? Не важно. Сейчас не важно.
Важно другое… Она уже присмотрела в Питере приличную жилплощадь: двухкомнатная, изолированные, на Удельной. Половина суммы уже внесена, вторая – при получении ордера. Обман со стороны продавца исключен – обман дороже встанет. Не важно.
Важно другое… Димке в июне – одиннадцать (помнишь?), пятый класс он должен начинать не в Бору. Средняя школа в Питере и в Бору – две большие разницы. Димке перспектива нужна, Питер Димке нужен. Ай, и это не важно!
Важно другое… Токмарев сколько угодно может козырять своим опытом дезактиваторщика и списывать фантомные страхи на «чернобыльский синдром». Но ЛАЭС-то на ладан дышит! И чем дышит, какую дрянь выбрасывает в атмосферу, – готов Токмарев поручиться, что не дрянь?! Станция восемь лет как свой ресурс выработала, разве нет? Токмареву ли не знать? Бывшему дезактиваторщику! Ситуация в Бору нынче – даже на ЛАЭС зарплату по полгода не выплачивают. Народ до забастовок дозрел – на ЛАЭС! Понимает Токмарев, чем чревато?! Нет-нет, пусть не перебивает. До Чернобыля тоже все были уверены: этого не может быть, потому что не может быть никогда. А раньше ведь платили, раньше ведь хоть платили! А она – мать. Она ТАК чувствует. Она ради сына… что там квартиру – родину поменяет! У Димки ни с того ни с сего крапивница обнаружилась. Она Димку под этим предлогом настояла – в состав группы, на Кубу. Задействовала все связи, сунула в лапу кому надо, поплакалась – включили. Там дети-чернобыльцы сплошь, но… не заразные, просто безнадежные. Только вот не надо, вот только высокие материи не надо: мол, вместо ребенка, которому осталось жить всего ничего! Там, в группе, чиновников-халявщиков – вдвое больше, чем детей. И откуда ей знать, что сыпь у Димки – не от повышенного общего фона в Бору?! Аварийные выбросы на ЛАЭС… Раньше умалчивали, международного престижа ради! А теперь просто никому неинтересно! А они, думаешь, – их нет?! И вообще! Даже если Димка занял чье-то место – и пусть!