Внутри воспоминаний. Дарья Александровна Гончарова

охране. Заходим в здание, и оно всё – сплошные тускловатые коридоры, в них стены с кабинетами. На моём пути огромная собака, которая снималась в фильме «Бетховен», я перешагиваю через неё, немного опасаясь, но она просто дремлет, поглядывая на меня сквозь приоткрытый глаз. Мы с папой попадаем в комнату, где много телефонов, иногда они звонят, и тёти принимают вызовы, отправляя огромные красные пожарные машины на вызов. Чуть позже я сижу в кабинете папы и жду, когда он поделает дела и принесёт разные сладости нам к чаю. А пока его нет, я могу рассмотреть на столе и потрогать всё-всё – даже стетоскоп и врачебного манекена, перебрать необычные папины рисунки, он рисует чёрной гелевой ручкой на желтоватой тонкой бумаге. Там, в его кабинете, в какой-то момент меня переполняет гордость: мой папа – врач! Он спасает людей, когда пожар и опасность!

      Неожиданно под вечер приехала бабушка Зоя с Вячеслав Санычем, забрать меня на дачу. Я довольная ужасно, бегу в комнату собирать вещи.

      Захожу, а мама плачет! Первый раз я увидела, как плачет моя мама!

      Очень хотелось на дачу, с бабушкой, но так было жалко маму, что у меня сжался живот: как поступить, что делать? Она сжалась одинокой фигурой и издавала горькие-прегорькие звуки – было невозможно. Я предлагала остаться. Но мама тихо и ласково сказала: «Доченька, езжай, конечно, если хочешь. Ты же хочешь?» «Да, хочу», – сказала я.

      Пока ехала в машине с бабушкой, думала: «Бедная моя мама, почему же она так плакала?»

      Проругала себя всю дорогу за то, что выбрала дачу, а не маму.

      Летний южный вечер. Воздух и всё вокруг окутано серо-голубой дымкой – в небо идут длинные клубы костров из дворов соседей. Вдалеке залаяла наша собака – чует родной запах, и через пару минут на углу улицы появляется папа, наконец-то! Мы с братом изо всех сил бежим к нему, во что бы мы ни играли и что бы мы ни делали! Какая это радость, что он пришёл! «Папа! Папа!» – кричим мы и, подбегая, обнимаемся.

      Мы постоянно гуляли в нашем любимом парке «Динамо». Папа водил меня разными дорожками, через стадион – в одну сторону, а назад – через частный сектор, ведь так всегда интереснее. Если поднять голову вверх, пока идёшь, то видно пузо моста, его длинные ноги уходили до верхушек деревьев, а мы, гуляя по нему, висели где-то посередине, как птицы. Я срывала с верхних веток дубов желуди, стоя на этом совершенно пустом, нерабочем мосту. Никакой тени там не было, поэтому, гуляя там, мы плавились на жаре, но домой не шли. Это было наше время.

      Родители обожали петь, оба. И вся их компания. Дом был всегда наполнен встречами с родственниками и друзьями, у нас всегда были гости.

      Мама обожала Машу Распутину и, когда вся кутерьма закручивалась, все пели и плясали именно под песню Распутиной – мама показывала руками силача, поднимая их и напрягая бицуху. Папе это не нравилось, он строго смотрел на маму в такие моменты, а она довольно ухмылялась. За их спинами на пианино стоял огромный черно-белый портрет мамы – ей лет 20, волосы собраны в хвост, а те, что около лица, светятся, как и вся мама, её лицо, глаза, улыбка. Нет ничего красивее этого портрета.

      И