Фиц повернулся, чтобы уйти, но остановился.
– Чуть не забыл: вы должны внимательнее относиться к употреблению соли – вы так пересолили свой омлет, что он сохранится до следующей недели.
И затем он ушел, оставив ее в саду одну.
Фиц стоял перед домом Изабелл.
Он думал, что научился сохранять хладнокровие, но едва мог дышать под градом обрушившихся на него неуправляемых эмоций. Жизнь дает ему еще один шанс – не многим выпадает такая благодать. И еще меньшему числу счастливцев предоставляется возможность ухватиться за него обеими руками.
Страх и надежда боролись в его душе. Так много лет прошло. Он изменился. Она, должно быть, тоже. Найдут ли они хотя бы что сказать друг другу, когда встретятся лицом к лицу?
Он позвонил в дверь. Служанка в большом белом чепце и длинном белом фартуке открыла дверь, взяла его визитную карточку и пригласила следовать за ней в дом. Однако он остановился в холле, почти пустом, за исключением прямоугольного зеркала и узкого столика под ним. На столике стоял серебряный поднос для визитных карточек. Рядом с ним – легко узнаваемая фотография.
У него была точно такая же фотография, хранившаяся где-то в недрах его гардеробной. Ее сделали в конце его первого визита в Пелем-Хаус. Леди в пышных воскресных платьях сидели в первом ряду. Джентльмены с важным видом стояли позади них. Сам он выглядел невероятно юным. Изабелл сидела необычайно скромно, чинно сложив руки на коленях.
– Я всегда держу эту фотографию при себе, – произнес знакомый голос. – Это единственная ваша фотография, которая у меня есть.
Он поставил фотографию на место и осторожно, медленно обернулся.
Изабелл.
Она оказалась выше и стройнее, чем он помнил, – и, разумеется, уже не восемнадцатилетней. Черты лица посуровели. Линия подбородка стала тверже. Кожа туго обтягивала скулы.
Но резко очерченное лицо ее оставалось все таким же гордым. Его обрамляли все те же черные волосы, отливающие синевой. И огонь в ее ясных глазах не угас. И по силе этого пламенного взгляда он узнал Изабелл Пелем давно минувших лет.
При виде ее давние воспоминания, потускневшие и побледневшие со временем, как страницы древнего манускрипта, внезапно вновь обрели цвет, яркость и четкость. Вот Изабелл весной с охапкой гиацинтов в руках. Вот Изабелл в белом теннисном платье машет ему ракеткой; ее улыбка ярче солнца, освещающего зеленую лужайку. Вот Изабелл, ступая по палой листве, хрустящей под ее ногами, внезапно оборачивается, чтобы сказать что-то своей плетущейся в нескольких шагах позади гувернантке, которую он почти не замечал, потому что не спускал глаз с возлюбленной.
– Миссис Энглвуд, – с усилием произнес он. – Как поживаете?
– Фиц, Боже мой, – проворковала она. – Вы в точности такой, как я запомнила. В точности.
– Все