– По подиуму ходила? – с удивлением спросила Алиса.
– Чего-чего? – переспросила бабушка.
– Ладно, проехали, на показах показывала показуху, – сказала Алиса и захохотала.
Бабушка щёлкнула её по лбу.
– Она красиво ходить умела. И на фотографиях красиво выходила. Её даже в кино приглашали сняться. Но она замуж собралась, поэтому отказалась. А была бы, может, не хуже, чем Целиковская.
– А почему она после смерти прадедушки так ни разу замуж не вышла? – вдруг спросила Алиса.
– По кочану, – угрюмо ответила бабушка.
– Но, раз, она такая интересная, то ведь за ней же ухаживали потом мужчины?
– Она не позволяла! – строго заметила бабушка.
– Может, второй муж помог бы вам, не мучились бы так после войны, – осторожно предположила Алиса.
– Может, помог бы, а может, и нет.
Бабушка помолчала. Она разглядывала фотографии, силясь что-то вспомнить.
– Я ведь отца своего не помню. Но по отдельным рассказам мамы знаю, что с ним мало кто мог сравниться.
Алиса оживилась.
– А его фотки есть? Хоть одна?
– Нет.
– Красивый был?
– Не знаю.
– А в чем с ним не могли сравниться? – не унималась Алиса.
– Не знаю. Мама любила его. Очень, – тихо сказала бабушка. – Этим всё сказано! Помнишь?
Алиса кивнула:
– Помню. Ты говорила мне, что любят не за, а несмотря на.
Она хотела было расспросить Гизелу, любила ли она деда, но постеснялась. Ведь это очень личное! Деда она помнила. Безжалостный молчаливый матершинник. Его ругательства всегда были крепкими и точными, оскорбляющими до глубины души, задевающие самое дорогое. Что говорить, все в семье боялись попасться ему под горячую руку. И властная бабушка Берта Тимофеевна боялась, и бабушка Гизела, и отец, а про мать и сестру с братьями даже заикаться не стоит, те обходили сквернослова за три версты. Но несмотря на суровый нрав, его очень ценили и прощали все его жестокие выходки. Такого трудоголика следовало ещё поискать! Встаёт до первых петухов: навоз выгребет, корову выдоит – чтобы разлюбезной Гизеле меньше работы досталось – огород окучит, а зимой двор и дорогу возле дома расчистит, дорогу снова заметёт, а он вновь за лопату и ну, чистить. Если не любить, то не уважать такого просто было невозможно! Бабушка Гизела почитала деда чуть ли не за святого. Но Алиса подозревала, что в её душе ещё пряталось нечто неподвластное разуму – сильная и неукротимая любовь к другому, о котором Гизела никогда не рассказывала и о котором, похоже, знал дед, негласно наложивший на эту тему табу. Что мелочиться? Он не мелочный. Дед и вальяжную Берту Тимофеевну никогда не попрекал за то, что её не касалась грязная тяжёлая работа. Да, именно так, не касалась ни в огороде, ни в конюшне, ни в курятнике. И воды она в дом не нашивала из колодца. Ведь скважину