Саин онемел, задрожала его печенка.
– До конца, брат, – прошептал Руоль, вытер лицо рукавом.
Потом сказал Высокому:
– Дай мне ружье.
– Что? – переспросил Димбуэфер, озадаченный тем, как все повели себя при появлении черного оленя.
Руоль молча взял у него ружье, вскинул… сразу, практически не целясь, спустил курки.
Кто-то упал, лишившись сил от страха, а вдали заревел орон, прыгнул в сторону, мотнул тяжелыми рогами, зашатался и вдруг рухнул. Пороховой дымок поднимался над Руолем, напряженно всматривающимся туда, где чернела теперь уже туша харгина.
Все замерло. Внезапно в вибрирующей как тетива лука тишине раздался истошный, нечеловеческий вопль. Кричал Саин. Он свалился с камня, упал навзничь и задергался в припадке. На губах выступила пена, тело неестественно выгибалось, глаза помутнели в безумии. Саин стал похож на шимана во время совершения обряда. Стало ясно, что в него ворвались духи. Изредка сквозь вой прорывались и внятные слова:
– Уби-и-ил! Теперь я умру-у-у! Она верне-о-отся! А-а-а, убил!
Руоль отдал ружье опешившему Высокому и сказал безжизненным голосом:
– Пошли. Им станет не до нас.
– Но что произошло? – моргнул так и не понявший Димбуэфер. Руоль покачал головой.
– Думаю, они вернутся туда, откуда пришли. Саину нужна помощь.
Больше Руоль ничего не сказал. Время, чтобы скрыться.
Духи крепко вцепились в Саина. Старая болезнь возвратилась с новой яростью, принялась терзать слабое тело, еще злее, словно мстя за годы, проведенные в изгнании, в заточении. Саин лежал в забытьи, медленно угасая. Черная тень подняла над ним свое крыло, душа отрывалась от тела.
Только сильный шиман сможет теперь вернуть ее обратно и снова изгнать болезнь. И лишь об этом думали калуты, держа спешный путь к Баан- сараю в чудесной местности у реки Ороху, зная, что, когда они до него доберутся, князец Ака Ака уже наверняка будет там. А уж он-то поможет, созовет лучших шиманов.
И они мчались день и ночь, понимая, что ценно любое мгновение. Ничего не зная о детской болезни Саина, но сразу сообразив, что их предводитель и черный орон были как-то связаны, и, как только сэнжой был убит, несчастье пало и на человека. Забыв о задании, не думая даже о возможном гневе Аки Аки.
Но позже во время этого скорбного пути стали со страхом вспоминать о Руоле. Учитывая все его деяния, можно ли по-прежнему считать его человеком? И калуты забоялись Руоля, в них даже появилось некоторое суеверное почтение. Простые люди могут судить только дела таких же как они, деяния же иных существ едва ли можно понять и оценить человеческими мерками.
Быстро, неумолимо утекало время. Мора была широка, необозримо и невообразимо велика и великолепна; казалось, пути никогда не будет конца.
Воины