большинство сверстников – настолько, что преподаватели практически приравнивали его к пресловутой отличнице Скирлет Хутценрайтер, об интеллектуальных подвигах, а также о надменных и своевольных повадках которой судачила вся гимназия. Скирлет была на пару лет младше Джаро: стройное бодрое существо, настолько заряженное умом и энергией, что, как выразилась школьная медсестра, «в темноте с нее искры сыпались». Скирлет вела себя, как мальчишка, хотя несомненно была девочкой, и притом далеко не дурнушкой. Лицо ее обрамляли густые темные волосы, необычно светлые серые глаза проницательно смотрели из-под тонких черных бровей, чуть впалые щеки сходились к небольшому, но решительному подбородку, а строгий нос контрастировал с широким подвижным ртом. Скирлет, судя по всему, чуждалась показного тщеславия – она одевалась настолько просто, что преподаватели порой подозревали ее родителей в скупости, хотя в ее случае это было бы весьма маловероятно, так как отец Скирлет, достопочтенный Клуа Хутценрайтер, декан факультета философии Танетского института и межпланетный финансист, явно располагал значительными денежными средствами и – что важнее всего – был членом клуба «Устричных кексов», то есть занимал место на самой вершине социальной пирамиды. Что можно было сказать о ее матери, Эспейн? В этом отношении ходили слухи, если не скандальные, то по меньшей мере пикантные, подвергавшие некоторому сомнению ее высокую репутацию – в той мере, в какой можно было доверять сплетням. Дело в том, что мать Скирлет жила в роскошном дворце на планете Мармон, где ее величали Принцессой Рассвета. Каким образом и почему это так было, никто в точности не знал – и никто не осмеливался спрашивать.
Скирлет никоим образом не пыталась заслужить одобрение одноклассников. Иные юнцы, чьи стандартные заигрывания она игнорировала, ворчали, утверждая, что Скирлет – бесполое создание, холодное, как дохлая рыба. Во время перерыва на полдник, когда Скирлет выходила посидеть на террасу, вокруг нее часто собирался кружок подруг. В таких случаях она иногда вела себя любезно, иногда – раздражительно и капризно, а порой вскакивала и уходила прочь. В классной комнате она, как правило, выполняла задания с оскорбительной быстротой, после чего, демонстративно бросив на парту самопишущее перо, устремляла на окружающих покровительственно-насмешливые взгляды. Кроме того, у нее была неприятная привычка резко поднимать голову и широко открывать глаза, если преподаватель неосторожно допускал ошибку или позволял себе неудачно пошутить. Преподавателей такое поведение нервировало – тем более, что Скирлет отвечала на любые вопросы с холодной, но безукоризненной вежливостью. В конечном счете учителям пришлось относиться к ней с опаской и уважением. Когда они закусывали в преподавательском отделении кафетерия, Скирлет нередко становилась предметом разговора. У самых злопамятных и обидчивых она вызывала откровенную неприязнь; другие проявляли
