В грезах Алексей и не заметил, когда Нина ушла в дом. Вышла на крыльцо уже вместе с Ванюшкой.
– Дядя Леша, а мы готовы! – как-то по-особому мягко окликнула она.
И вновь Алексея точно покоробило: ну, вылитая мать.
Бросив под ноги давно угасшую сигарету, Алексей резко поднялся, чтобы велеть Михайлычу отвезти племяша в школу.
– Через сорок минут за мной, я здесь пообедаю, – распорядился Алексей. И даже многоопытный Михайлыч, качнув головой, слегка скривил губы – никто, кроме Хозяина, вот так не повелевал ему.
5
Родительский дом в памяти Алексея всегда оставался расхлябанным, со скрипом и повизгиванием, с постукиванием и потрескиванием, то есть как всякая бесприютная старость. И вот теперь, когда ни крыльцо, ни мост не погромыхивали, когда все двери без скрипа и стука закрывались, а под ногами вдруг неколебимая твердыня, Алексей смутился, с порога повел взглядом по сторонам, точно искал встретить столь же неколебимого и твердого хозяина дома. Но хозяина не было.
– И все-таки это наш дом, родительский! – Алексей с искренним восторгом негромко засмеялся. – Наш – Струниных…
Повесив пальто на крюк, он прошел к столу, попробовал рукой стул – тверд, не качается – и сел широко, по-хозяйски. Нина молча разливала в тарелки щи. «Зачем он приехал… А ведь зачем-то приехал… Просто так он не приехал бы… О, Господи, эти недомолвки, намеки. Приехал, ну и скажи: так, мол, и так, сестра. Нет, куда там!» – с досадой подумала Нина, а сказала вовсе вроде бы не то, что хотела сказать:
– Что, Алексей, случилось-то что?
– Ничего. Вспомнил мать, отца – вот и все. – Помолчал, почмокал губами. – А теперь вот на тебя смотрю и думаю: зря, наверно, Вера с Борисом уехали в город.
– Зря, братка, не это, зря деревню сгубили – корешок-то и подсекли, и понесло по голой земле, как перекати-поле…
– Нина, Нина, когда старухи говорят такое – понять можно. Но ты не старуха… Все исторически обусловлено. Не хотелось же кому-то отмены крепостного права – отменили; хотел Столыпин хуторов понасадить – ничего не вышло, убили; многие были против колхозов, а колхозы все-таки есть; кому-то нужны Перелетихи, а Перелетихи приказали долго жить. Потому что и это историческая неизбежность… Есть в юристике такой термин – вердикт, приговор, решение присяжных. В данном же случае мы имеем дело с вердиктом истории… Ну а кто не понимает этого, тот возмущается, негодует и даже, кстати, в знак протеста капитально ремонтирует дом, обреченный на обязательный снос.
– Какие там протесты! Или легко новый-то дом ставить? И в других домах по старухе за окном – и это, заметь, тоже обусловлено… Ты никак не можешь понять, что сам ты на всё смотришь глазами политикана, через скважину политического вздора. Ведь всюду авантюризм, только масштабы разные. У тебя и набор слов особый – снести, разрушить, перестроить… А я вот смотрю на жизнь как агроном, как хлебопашец, как устроитель земли. Я и думаю,