– Я не могу брать женщин, которых брали другие. Мои женщины должны быть самыми лучшими и нетронутыми.
– А ты брезглив, я посмотрю.
– Не брезглив, женщина. Это традиция. Чем больше прав, тем больше обязанностей.
– Бедный, бедный сын вождя, – хрипло смеялась я. – Скучно наблюдать, как резвятся без тебя?
– Они… – он задумался над ответом, – не резвятся. Это другое. Обратная сторона воинской доблести. Бесстрашие в бою равно бесконтрольности во всем остальном, потому воин сжигает дом врага, забирает вещи врага, берет женщину врага. Так устроен мир с начала времен. И я не тот, кто изменит установленный за тысячи лет порядок.
Все-таки Ная была очень сильной женщиной – жизнь никак не хотела оставлять ее, хотя головокружение ощущалось уже сильно.
– Звучит так, будто ты их осуждаешь, будто ты их лучше…
– Я не осуждаю. И я не лучше.
– Нет, сын вождя, ты хуже. Потому что именно ты позволяешь творить зверства. И сам называешь врагами тех, кто никогда тебе врагом не был. Варварское племя, которое сначала поглотит мир, а потом сожрет само себя.
– Не враги? Ты с минуты на минуту помереть должна, а рассуждаешь о политике. Хочешь, позову лекаря? Возможно, я ошибся, и легкое не пробито, тогда есть мизерный шанс тебя спасти.
Нет, пути назад не было – я это чувствовала. Да мне он и не нужен.
– Ничего я в политике не понимаю… Зато я со ста метров отличу тварь от человека. За гранью смерти тебя ждут злые духи, они отомстят за каждого.
– Это ваша вера, женщина, мы верим в другое.
У меня осталась еще горсть сарказма:
– И что же случается с такими хорошими людьми после смерти?
– Мы верим в перерождение. И может, потому не боимся смерти так, как вы.
– Тогда ты родишься одной из тех женщин, которые кричат под твоими солдатами.
– Возможно и такое. Кто знает? Но даже это лучше, чем уйти насовсем. Мир – прекрасное место, хоть сейчас ты со мной и не согласишься.
– Угадал, сын вождя, не соглашусь, – говорить становилось все труднее. – Но я разделю с тобой твою веру – многое бы отдала за то, чтобы ты посмотрел на мир с другой стороны.
Он всматривался в мои мутнеющие глаза внимательней:
– Какое имя тебе дал отец, женщина?
– Зачем тебе знать? Я не доживу до утра.
– Хочу тебя запомнить. И если бы у нас была шаманка, я приказал бы ей излечить тебя от раны.
– Чтобы продолжать измываться? – я смеялась, хотя, возможно, смех уже и не пробивался сквозь белеющие губы. Хвала добрым духам, что у них нет шаманки! А, это ведь мне хвала… От боли я перестала мыслить четко.
Он ответил задумиво:
– Нет. Чтобы ты успела показать мне мир с другой стороны.
– Если в тебе есть хоть капля милосердия, сын вождя, вытащи нож и воткни его чуть ниже. Мне до смерти опостылела эта болтовня…
Он наклонился и ухватил