– Эспен всегда волновался за тебя, говорил, что ты никогда не сдаешься, даже когда знаешь, что игра проиграна.
– Да, я никогда не сдавался.
– А сейчас?
Йенс быстро обдумал ответ:
– И теперь не сдаюсь.
Они поужинали в саду за деревянным столиком в беседке. Йенс и Вибеке долго сидели и разговаривали – он не спешил идти ложиться, ему хотелось продлить этот тихий вечер.
– Спасибо, что ты приехал, мой мальчик!
Йенс взглянул на нее, допил вино и поставил бокал на стол.
– Я очень рвался сюда каждое лето, меня совсем не тянуло потом уезжать домой… и так повторялось каждый год. Бабушка, ты единственный человек, который понимает меня.
Ее глаза наполнились слезами – это были старческие слезы, свободные от грусти и печали.
Ночью Йенс долго лежал без сна, глядя в потолок. Кровать была глубокая, как ванна. Он пытался вспомнить, как в детстве спал на этой же кровати. Воспоминания пробудили в нем чувства – это были светлые чувства. Впервые за много месяцев он заснул, лежа на спине.
Сон унес его вниз, в темную пропасть. Йенс остался один, без малейшей возможности выбраться. Тьма накрыла все плотным покрывалом. Он попытался крикнуть, но ни один звук не вылетел из горла. Нехватка кислорода в мозгу вернула его к реальности. Он открыл глаза.
На краю кровати, держа его одной рукой за горло, а второй приставив пистолет к его подбородку, сидел Михаил, не спуская с него глаз. Глаза были пусты, но внимательно разглядывали его, словно он пытался прочесть что-то в глазах Йенса. Разбитое лицо Михаила выглядело еще ужаснее в белом свете луны, заливавшем комнату.
Его низкий голос произнес:
– Ключи от машины.
Йенс постарался сообразить.
– В кармане брюк.
Михаил развернулся и посмотрел на брюки, висевшие на стуле. Затем снова обернулся к Йенсу и ударил его по голове рукояткой пистолета. Раздался невероятный металлический звук, и Йенс провалился в пустоту.
Газонокосилка косила траву, полоса за полосой. Она была тяжелая, и София вся вспотела на жаре. Маленький вспомогательный двигатель, вращающий переднее колесо, испортился. Она заказала новый, но его так и не прислали. Возможно, это и кстати – она все равно не представляла, как его установить.
После встречи с Гуниллой она постоянно вела сама с собой внутренний спор. Она гуляла, каталась на велосипеде, бегала, пытаясь упорядочить свои мысли. Вечерами, оставаясь одна, садилась писать дневник, словно искала что-то в себе: думала, взвешивала, оценивала.
Но ярость не уходила, родившись уже от самого вопроса Гуниллы, и даже не столько от вопроса, сколько от ответа, который не имел вариантов. София злилась сама на себя, потому что уже знала, каков будет ответ. «Да». Другого пути не было. Она медсестра, к ней обратился представитель полиции, попросив помочь…
София срезала траву ровными линиями – оставалась лишь одна полоса толщиной сантиметров десять, идущая поперек сада. Направив на нее газонокосилку,