Пока я с восторгом и удивлением рассматривал этот потайной уголок моей возлюбленной, Лорна обратилась ко мне:
— А где же обещанные яйца, господин Рид? Может быть, с вашей пеструшкой что-то случилось и она перестала нестись?
Мне не понравилось, как она это все произнесла, словно насмехаясь надо мной, простым крестьянином.
— Вот они, — невозмутимо ответил я, не обращая внимания на ее обидные слова. — Я бы принес гораздо больше, только я боялся, что половину разобью по дороге к вам, господжа Лорна.
И я начал доставать из карманов яйца, переложенные сеном, одно за другим и складывать их на мох перед ней. Так я выложил две дюжины яиц. Лорна смотрела на меня в изумлении, а когда я достал последнее яйцо, она ни с того ни с сего разрыдалась.
— Что я такого натворил? — перепугался я, не зная, что делать. Когда плакала Энни, я не сильно волновался, поскольку знал, что всегда смогу ее утешить. — Чем я вас расстроил?
— Дело не в вас, господин Рид, — гордо ответила Лорна, будто я вообще ничего не значил для нее, и слезы ее тут же просохли, — просто я сильно переживаю, когда чувствую запах свежескошенного сена. К тому же, вы ко мне очень добры, и от этого я расчувствовалась. Дело в том, что я не привыкла к доброте.
Я не знал, что сказать, чтобы не испортить все впечатление, и поэтому предпочел отмолчаться. И так получилось, что мое молчание Лорна расценила по-своему и начала рассказывать сама. Я не любопытен от природы, но слушать Лорну доставляло мне истинное удовольствие. Я только боялся, что она закончит свой рассказ и замолчит, да и глаза поднимать на нее мне тоже было немного боязно, поэтому я стоял и не шевелился, словно боясь спугнуть с цветка прекрасную бабочку.
Лорна отошла в угол беседки, и я невольно шагнул вслед за ней. Мне хотелось ходить за ней по пятам, как верный пес, все время ощущать ее присутствие. Но она внезапно остановилась, я услышал легкий вздох, и когда Лорна повернулась ко мне, я увидел глубокую печаль в ее задумчивых глазах. Она уже не вскидывала голову с прежней гордостью, я увидел самую обыкновенную девушку, погруженную в свои тревоги и волнения, готовую поделиться со мной всем, что накопилось за долгие годы одиночества в ее израненной душе.
— Господин Рид, — тихо произнесла она, — я не обидела вас?
Я бросился вперед, чтобы прижать ее к себе и поцеловать, но вовремя спохватил-ся. Ведь это могло оскорбить ее. Нет, пользоваться ее беззащитностью и доверчивостью я не имел права. Я отвернулся, стараясь думать о чем-нибудь постороннем, потому что чувствовал,