Я нашел, что эта домашняя жизнь была очень полезна для изучения русского языка. Первую пару дней я вообще не выходил из дома. Позже я немного гулял в крошечном садике, когда становилось темно. Мне приготовили место в подполе, где хранилась еда и вода, но оно ни разу не использовалось.
Я теперь должен был усваивать любыми способами, какие только мог придумать, манеры и привычки австрийских военнопленных. Я думал о совете старого Питера Пайнаара, данном
Давиду Ханни в «Тридцати девяти ступенях»[32], и как он внедрялся в окружение, и я пытался влиться в массу австрийских военнопленных, одетых в полевую серую форму. Среди других мелочей я заметил, что у русских особый способ надевания своего мундира. Его поднимали над левым плечом, прежде чем продевали в него руку. Я подумал, что я не знаю, как это делают австрийцы, но будет менее заметно, если я буду это делать как русские. В конце концов, если я заметил эту разницу, вполне возможно, что они заметят тоже.
Позже я вполне преуспел в способе щелканья каблуками и кивания, когда я встречал кого-то кроме крестьян, хотя большую часть своего времени я проводил среди простых людей.
Был в городе французский археолог Кастанье[33], с которым я встречался несколько раз случайно. За некоторое время до моего ареста я слышал от Мандича, что Кастанье собираются арестовать и предупредил его, но не имел понятия, принял ли он какие-то меры предосторожности. Он был знакомым моей доброй хозяйки, и я встретил его здесь в доме, должен признаться отчасти, к своему ужасу. Выяснилось, что он также скрылся. Я читал «Раймонду» Оливера Лоджа и не мог помочь сравнению его опыта после смерти с моим после исчезновения. Тогда образовался социальный круг людей, «находящихся в бегах», и я встретил некоторых других беженцев, как мы назывались по-русски. Мы даже не представлялись друг другу по именам. Я так опасался в этом своем секретном укрытии быть узнанным Кастанье, что, когда он пришел снова пару дней спустя, ему сказали, что я покинул Ташкент. Я надеюсь, что он простил меня за обман.
Однажды меня пришла навестить мисс Хьюстон. Она побывала в моем доме и спасла пару ботинок и пару моих бриджей для верховой еды и несколько других вещей из одежды.
Я подумал, что это все может пригодиться позже, и оказалось, что эти вещи были бесценны, особенно ботинки, которые невозможно было достать. Я получил несколько писем от Тредуэла. Они были переданы через двух людей, которые не знали, кому они были посланы. Это делало трудным установить какую-либо связь между ним и мною.
Тредуэл сообщал мне, что через день после моего исчезновения ко мне пришло запечатанное печатью письмо от Солкина – председателя Исполкома или Исполнительного комитета. Написанное частично читалось через конверт, который был очень тонким.