Около шести часов вечера 15 октября, в момент моего предполагаемого ареста, я вышел навестить Эдвардсов. Предполагая, что миссис Эдвардс останется на свободе, я хотел убедиться, что она твердо усвоила способы секретной связи, которые могли нам пригодиться.
Пока я звонил в их дверной звонок, ко мне подошел мой старый знакомый Геголошвили с помощником и несколькими солдатами и членами Следственной комиссии. Они, как и их преемники Чека, имели неподконтрольные властям права. Они увели меня обратно в мою собственную квартиру. Я выразил удивление в ответ на такой грубый акт насилия и пожелал узнать, по чьему приказу они действуют. Они ответили, что «по приказу следственной комиссии».
– «Колесов и Дамагацкий знают об этом и одобряют это?»
– «Да, знают».
Позднее я обо всем этом спросил Дамагацкого, но он это отрицал, сказав, что эта комиссия имеет полномочия действовать по своему усмотрению, и что ни он, ни кто-либо из членов правительства обо всем произошедшем не знали. Было ясно, что я сам все знаю, и Геголошвили знал, что я это знаю, но даже взглядом мы не дали понять друг другу об этом. Я был убежден, что комиссия не информировала о происходящем туркестанское правительство. Это стало ясно из их обращения с Тредуэл ом. Мои тюремщики сказали мне, что Тредуэл арестован, и показали мне письмо протеста, которое он вручил им в момент своего ареста. Я сказал, что также вручу им письменный протест для немедленной передачи его правительству. Я также добавил, что понимаю, что они являются только простыми исполнителями неприятных обязанностей, которые они должны осуждать и которые могут привести к серьезным последствиям, и что я не испытываю к ним личной неприязни. Не хотят ли они выпить по стакану вина и выкурить по сигаре? Геголошвили, понимавший, что это только игра с моей стороны, с трудом сохранял серьезность. Он знал, что я был совершенно точно осведомлен