– Они обманули его. Ни того, ни другого он не получил. Как и все подобные.
– Кто обманул? Деньги?
– Да ты не в себе! Очнись!
– А как же последняя роль? Финансист. Сам ведь поражался, почему восхищаются сыгранным подлецом.
– Лукавит, награду восхищением он получил по праву!
– Так ведь умирал тогда…
– То-то и оно. Понимаешь, спокойствие и уверенность даёт не наличие, а отсутствие больших денег. Есть люди, которые считают именно так. Но они – вторые. Иногда последние.
– Прямо какая-то оборотная сторона спокойствия!
– Обратная. Сам же так говорил. Но никого не переубедить. И несчастными умирают первые, потому что вторые смерти не боятся. Как твой Толстой. Даже желают… Пардон, забегаю. Хе-хе. Дуглас говорил это больной, на пороге. Уже я с косой заглядывала, а он так и не понял ничего. Второй возможности не дадут. Не признает его твой воин меж крестов.
– Какой ещё воин?
– Тоже впереди. У тебя впереди. Для меня он такая же загадка.
– К чему мне это? Всё равно никто не верит… – Сергей снова опустил голову.
– Неверие, – голос опять перешел в шёпот. – Неверие погубило фарисеев в древней Иудее, и они распяли Христа. Неверие выплеснуло миру самые чудовищные войны. Неверие разрушает семьи, растлевает детей и убивает жизнь. Только оно. И продолжает губить вас. Рядом живут тысячи отринувших зло, но вы не верите даже в это. Что поделать, не дают интервью, не бывают в салонах и на фуршетах – там запах смердящий. Даже я затыкаю нос. А другие… «Все как я», – мысль спасительная. Успокаивает. Но поражённую душу. – Она в который раз вздохнула. – Вот так и копаете ей могилку. Каждый своей совести. Тому, чего не прибавить. Не в вашей власти прибавлять, сколько её ни имей. А тратите на одно. На меня. Приближаете, прямо рветесь! Цените то, что не имеет никакой ценности. Дорожите пустым, чтобы легче нести. Куда? Кому? Лопаты только мелькают. Да мешки. Ты погляди сверху на землю. Вся копошится! – Она кашлянула.
– Но я-то знаю, что есть другие! Тысячи! – воскликнул Сергей.
Ответа не было.
Он был согласен с молчанием призрачной собеседницы. И то, о чём шла речь, давно понял, ещё там. И пытался изменить, но не получалось. Никакими усилиями. Всё, что говорила она, было правдой, которую он старался скрыть от себя. Не думать о ней, а лишь писать, писать и писать. Иначе приходил ужас жизни. Его обличье Сергей помнил хорошо. А сейчас просто ничего не хотел слушать. «Так устроен мир», – спасительная мысль, за которую цеплялись в такие минуты миллионы бегущих, чуточку ободрила, даже успокоила мужчину. Миллионы… Именно поэтому, чтобы не упустить чувство «неодиночества», – а мысль эта среди бушующей и лишь иногда затихающей бури жизни была тем выступом, за который, не замечая крови на ладонях, держались люди всегда, – он закрыл глаза. Закрыл, стараясь прогнать жестокую правду. Прогнать прочь, как и делал это много раз прежде. Как делали и другие, каждый день. И тысячи лет назад и сейчас.
– Смотри