– Угостите даму табаком, – приказал Суровцев Новотроицыну.
– Вы теперь папиросы с собой не носите? – ехидно поинтересовался Новотроицын, чем породил новые вопросы у Каблуковой.
Ольга Викторовна Каблукова с интересом слушала и наблюдала за этими странными во всех отношениях людьми. «Подтянутый» вставил ей в рот папиросу, чиркнул спичкой. Она жадно затянулась табачным дымом.
– Это хорошо, что ничего не подписано, кроме справки об аресте, – точно думал вслух Суровцев. – Кто, кстати, утверждал арест?
Каблукова кашлянула. Внимательный Новотроицын забрал из её опухших губ папиросу. Свободной рукой аккуратно, почти дружески, постучал ей по спине. Снова вставил папиросу в рот женщине.
– Можете не отвечать, – продолжал Сергей Георгиевич. – Я вам сам всё расскажу. Справку об аресте моей жены подписал ваш непосредственный начальник – лейтенант госбезопасности Литвинчук. Его подпись чуть ниже той строчки, которая гласит: «Арест согласовать с прокурором». А вот в левом верхнем углу этого документа, там, где написано «Утверждаю», соответственно должность и подпись другая: «Начальник Управления особых отделов НКВД СССР Виктор Семёнович Абакумов». Я правильно говорю?
Каблукова молчала и напряжённо думала. Сам принцип составления справки об аресте составлял служебную тайну. Знать это может только человек, знакомый с делопроизводством в системе НКВД. Этого не может знать ни армейский, ни даже штабной генерал. Даже если он когда-то арестовывался. Справку при аресте в то время предъявлять было не принято. А по тому, как спокойно, без всякого трепета этот человек произнёс фамилию и должность самого Абакумова, было ясно, что он уверен и в себе, и в том, что за ним могут стоять очень большие люди. Недобрые предчувствия Ольги Викторовны находили своё реальное подтверждение. А кардинально поменявшееся положение, превратившее её из следователя в допрашиваемую, уже выводило её из равновесия. Этот факт начинал терзать и крушить её личность.
– Таким образом, моей жене вы желали предъявить «пятьдесят восемь – двенадцать»? – продолжал спрашивать Суровцев.
– И «пятьдесят восемь – один». Подпункты «в» и «г», – ответила на вопрос генерала Каблукова.
– Понятно. Таким образом, мне предполагается шить «пятьдесят восемь – один»… «А» и «б»…
Каблучиха молча кивнула. Ничего не понявший из этого диалога Новотроицын вопросительно, поочерёдно смотрел на Суровцева и на женщину-чекиста. Что было не удивительно. Разобраться в хитросплетениях самой зловещей статьи советского Уголовного кодекса было очень и очень не просто. Зато хорошо понимали друг друга люди знающие. И если перевести их диалог на доступный язык, то это выглядело достаточно угрожающе. Даже чудовищно. Суровцев, таким образом, предположил,