Души людские. Михаил Иванович Смирнов

он уедет, повернулась и медленно направилась по улице. А Юрий сидел в автобусе, вспоминал Алёнку и думал про армию. У него начинается самостоятельная жизнь. И началась жизнь от письма и до письма. Радовался, когда приходили коротенькие письма. Читал и перечитывал, а иногда она присылала в конверте какой-нибудь засушенный цветок. И тогда казалось, что вся казарма пропахла запахами огромного луга с хмельным разноцветьем. И частенько, когда на душе была тоска, он доставал письма, читал и опять возвращался в то далёкое прошлое, где они были счастливы. И он был счастлив, уже собирался на дембель, когда пришло письмо, а в нём коротенько сообщалось, что его Алёнка вышла замуж. Больно на душе, обидно и непонятно, почему она вышла замуж, а не дождалась его возвращения. Что случилось, пока его не было. Она же всегда писала, что скучает и ждёт его, а тут письмо… И Юрий не выдержал. Не захотел возвращаться в деревню, чтобы понять, что произошло, и укатил на край света, лишь бы заглушить эту боль, лишь бы позабыть Алёнку, выбросить все мысли из головы, калёным железом выжечь, как говорят…

      И выжигал… Мотался из города в город, с одной стройки на другую, водкой глушил свою боль, девки менялись одна за другой, но никто из девчонок не смог его остановить, ни одна не затронула сердце. Так, одноночки и не более того… Утром продерёт глаза, взглянет на девчонку, которая рядом лежит, поднимется и уходит. Не успел за дверь выйти, уже забыл про неё. И так с каждой, и так каждый раз, когда приводил к себе, или сам уходил к девкам…

      А душа болела, вспоминая Алёнку. Пора бы забыть, а не получалось. И Юрий не выдержал. Взял билет и махнул в деревню, чтобы хоть одним глазком взглянуть на Алёнку. Думал, может, увидит и поговорит с ней, тогда станет полегче и снимет этот груз с души…

      – Господи, наш Жорка приехал! – вскрикнула мать, когда он зашёл во двор, и кинулась к нему, повисла. – Отец, что спишь? Сынок вернулся.

      Взглянула на Юрия и снова прижалась. Крепко обняла и повисла, расплакалась.

      – Ну вот, распустила слёзы в три ручья, – забубнил отец, появляясь на крыльце, и стал неторопливо спускаться. – Ну, здравствуй, сын!

      И, как был босиком, прошлёпал по двору, взялся за плечи, всмотрелся в лицо, а потом обнял, похлопывая по спине.

      – Возмужал, возмужал, – сказал он и взглянул на мать. – Видишь, что армия с ним сделала? Да на жизнь посмотрел, узнал, почём фунт лиха. Глянь на руки. Кирза!

      И схватив Юркину руку, рядом раскрыл свою ладонь, сравнивая.

      – Да у тебя уж не кирза, отец, – махнула рукой мать. – Подошва от сапога, а не голенище.

      И засмеялась. Радостно. Радовалась, что сын наконец-то домой вернулся. А потом потянула его за собой.

      – Не стой на пороге, не стой, – заторопилась она. – Заждались тебя. Все глазоньки проглядели, все жданки съели, а тебя нет и нет. Где ж тебя носило, сынок?

      Сказала, а сама старалась в глаза заглянуть и всё норовила прижаться. Соскучилась.

      Хорошо-то как! Юрий стоял посреди горницы, осматриваясь.