Хусен часто видит в руках у Тархана не только сахар, но даже конфеты и всякие пряники. Еще бы! Ведь у отца Тархана своя лавка.
Соси часто ездит во Владикавказ за товаром. Тогда за прилавком стоит Кабират, а Тархан ей помогает. В такие дни он даже не глядит в сторону Хусена. Впрочем, Тархан всегда разговаривает с ним свысока. Вот и сейчас он смотрит на Хусена так, будто победил его в кулачном бою.
Хусен с трудом сдержался. А как хотелось подразнить, позлить Тархана. Но попробуй-ка, тот ведь старше, полезет драться, чего доброго, опозоришься перед Эсет.
А Эсет, видно, стало жалко Хусена, она вдруг крикнула:
– Нани, Тархан не дает мне качаться!
Кабират снова выглянула и погрозила сыну кулаком:
– Опять ты пристал к ней! Смотри у меня. Хоть раз еще услышу ее голос, несдобровать тебе!
Знай Кабират, что Тархан пристает не к Эсет, а к Хусену, едва ли она вступилась бы за соседского мальчишку. Не в ее это правилах защищать чужих детей. За своих она может кому хочешь волосы выдрать, даже если ее дети и виноваты. Начнет проклинать на чем свет стоит, а то и с палкой погонится. После таких происшествий чужие ребята обычно долго обходят стороной двор Кабират, хотя с детьми ее уже давно помирились.
Тархан хорошо знал, какая у матери тяжелая рука, а потому не заставил ее дважды повторять угрозу и притих. Даже сам принялся раскачивать Эсет. Но вскоре ему наскучило, и он милостиво предоставил это право Хусену.
Хусену стало совсем тепло, как только он взялся за качели. И Эсет, довольная, смеется. Когда качели несутся вперед, она вся напряженно вытягивается, будто хочет взлететь, а когда назад, поджимает коленки.
Тархан немного постоял, посмотрел на них, ухмыльнулся и пошел. Но уходя он не преминул крикнуть:
– К моему возвращению чтобы духу вашего не было у качелей!
Однако получилось так, что Хусену еще задолго до возвращения Тархана пришлось уйти и от качелей, и со двора Кабират.
И во всем виноват только Борз. Он отчего-то вдруг залаял. Хусен повернулся на его лай и не заметил, что Эсет именно в эту минуту отпустила качели и поправляла платьице. Ну могло ли быть для Хусена что-нибудь тяжелее случившегося? Он лучше бы сам трижды грохнулся, лишь бы с Эсет такого не случилось; не успел Хусен опомниться, как услышал плач Эсет, а затем, конечно, выбежали Кабират и Тархан. Вылез из сарая и Тахир.
– Доченька, что с тобой?…
– Хусен… Это… он… я упала… – всхлипывая, проговорила Эсет, потирая вскочившую на лбу шишку.
Кабират только того и надо было. Она злобно уставилась на Хусена и закричала:
– Вон отсюда, голодранец! Чтобы глаза мои больше не видели тебя здесь.
Хусен проглотил обиду и пошел к воротам. Уже выйдя со двора, он все еще слышал брань Кабират. Она проклинала его, причитала, что, дескать, не дают покоя ей в собственном дворе, и многое еще выкрикивала эта злая женщина.
А Хусен