Витёк вдруг замолчал и я, подогретый любопытством решил всё-таки поинтересоваться:
– Ии-и… что он сделал? Главарь ваш?
– А, что авторитеты в таких случаях делают? Отдал нам распоряжение, очень жестокое… почему? Возможно, обкололся, баловался «герычем» он, может от другого чего чердак слетел… приказал он её пустить по кругу и, похоронить, – заживо.
– Действительно, жестоко. – Поразился я.
– Мы были вчетвером, – тяжело вздохнув, продолжал порядком захмелевший Витёк, словно говорил перед иконой, – отвезли ночью девку эту в лес под Москвой где-то: связали, ритуал нужный сделали, само собой, – «на хор» лярву хорошо поставили; вырыли яму глубокую, причём специально, у бабы этой, жертвы, на глазах прямо! А она тварь, нет бы молчать или о пощаде там просить… знаешь, что говорила? – «Вам всем хана, вы не жильцы ублюдки», – в таком духе. Разозлила ещё больше! Только когда ей рот заклеили и в яму бросили, она поняла: что всё по-настоящему.
– Дальше? – Пытался я ускорить рассказчика.
– Начали закапывать. Слегка так: сначала на ноги кидали землю, чтобы не задохнулась сразу… она в истерики билась, мычала. Мы же с братвой ещё, чтобы она могла видеть, достали стаканчики, водки разлили в них и за упокой души её выпили, – «Господи, прости! Помилуй, грешного!» – начал креститься и едва не плакать Витёк, – а потом, всю её засыпали! Холмик по сторонам раскидали.
Знаешь, Серёг, луна такая яркая светила, как фонарь и, тишина… сверчки только стрекочут, редкие птички поют. Помянули после ещё разок и закидав для верности могилу ветками всякими, уехали к чертям собачьим, не в обиду ангелам сказано будет! Мне последнее время часто снится именно последний момент, – тишина и яркая луна. Вроде ничего страшного во сне не происходит, а всё равно: просыпаюсь с криком и весь в холодном поту.
Рассказ произвёл на меня довольно сильное, яркое впечатление.
– Угадай, чья это была дочь? – Снова нарушил тишину собеседник.
– Неужели…
– Да… того самого Эдика Дикого. Которого я когда-то кинул ради другой бригады. Мы, конечно, не знали тогда об этом. Позже поняли и он тоже пронюхал. Стало известно ему, что с доченькой его сделали. А он её очень любил! Вообще, – единственный человек, наверное, кого этот урод любил когда-либо кроме себя. Парни, что со мной поехали на захоронение заживо, в машине той тогда взорвались… и я вроде как бы с ними. Знает Вепрь теперь, скорее всего, – жив я! Или в ближайшее время догадается. Бренный мир мне осталось топтать недолго совсем, это как пить дать! Зная натуру Дикого и то, какая обида с ненавистью у него ко мне засела, могу тебе на библии поклясться, – Эдик с Дашей