– Мы обязательно прольём слёзы благодарности на похоронах вашего агента, – сказала Эмельда, одним движением руки призывая остальных Шептунов замолчать.
Ке-хеопс вытащил из складок одеяния свёрнутый пергамент, дорогой с виду, с золотой восковой печатью, которая мерцала, как живая, и бросил свиток Эмельде.
– Что это? – спросила она, поймав свиток.
– Отношения между дароменской империей и арканократией джен-теп слишком давно нуждаются в… пересмотре. Мы потребуем определённых гарантий, уступок и… скажем так – эволюции дипломатических отношений между нашими народами.
Возмущение Ториан было настолько ощутимым, что можно было практически почувствовать, как в комнате становится жарче.
– Любые подобные пересмотры входят в компетенцию королевы. Она правит нашей империей – на случай, если вам никто об этом не сообщил.
Ке-хеопс не обратил на неё внимания, он всё ещё не сводил глаз с Эмельды.
– Мы считаем более целесообразным иметь дело с теми, кто правит фактически, а не номинально.
Со своей стороны, Эмельда держалась совершенно непринуждённо в том, что должно было быть напряжённой и сложной дипломатической ситуацией. Она сломала печать, вызвав вспышку искр, которые выглядели так, будто могли поджечь свиток, но почти сразу погасли. Сперва пергамент казался чистым, затем на его поверхности проявились мерцающие золотые буквы.
Эмельда снова свернула пергамент, даже не потрудившись его прочитать.
– Королева – разумная девочка. Я уверена: если то, что вы принесли, и впрямь так важно для наших интересов, её убедят уделить должное внимание самому любимому союзнику Дарома.
Дароменская империя и арканократия джен-теп в общем и целом презирали друг друга, каждый смотрел на другую нацию свысока, как на едва цивилизованную. Однако Ке-хеопса как будто вполне удовлетворило такое неопределённое и неофициальное заверение. Он провёл рукой по столу, стряхивая песок. Когда он перевернул второй мешочек, оттуда высыпался куда менее впечатляющий жёлто-коричневый песок, навеявший неприятные воспоминания о том, как я жестоко заблудился и чуть не умер от жажды.
Предки, но я действительно ненавижу пустыню.
– Савёр-ет-аеоч, – снова произнёс отец, его руки сложились над столом в соматические формы. И снова песчинки закружились и завертелись, принимая очертания сверкающего золотого города в пустыне.
– Вот враг, который уничтожит дароменскую империю и поработит её народ.
Человек, которого я принял за суриката, рассмеялся лающим смехом.
– Берабеск? Ожидаешь, что мы испугаемся кучки вздорных визирей? Эти люди даже не могут договориться, которому из шести священных текстов следовать, не говоря уж о том, чтобы объединиться под властью одного правителя. Жители Берабеска ещё не повесили своих визирей на самых высоких деревьях по единственной причине – в пустыне не хватает деревьев!
По-моему, невежественная