– Брехня, – рассердился Ушанкин и принялся опять показывать танец смерти, который он учинит над товарищем Серым.
– Нету Серого, – оповестил всех Троекуров, – и особняка нету. Это я всё подорвал.
– Зачем?! – взвился Витюша, – зачем, ты мой особняк рванул, гнида?! Я тебе, Серафимка, никогда этого не прощу.
– Я же думал, что тебя эти сволочи замучили, – стал оправдываться Троекуров, – я отомстить хотел. Ты уж не обижайся.
– А как ты фуражку с кобурой стырил? – ловко перевёл разговор на другое Игорёк.
– Проснулся, смотрю…
Сева потихоньку встал и отправился домой. Что будет дальше, он знал наизусть. Наутро жена Ушанкина принесла Андреичу фуражку и револьвер товарища Серого, она не одобряла фельдмаршальских замашек своего мужа.
Глава 12
Крылов сидел перед листом бумаги и решал трудную задачу. Он хотел продать душу за еду. Вот раньше были золотые времена: душу меняли на огромные богатства, на бессмертие, на талант. А тут извольте душу закладывать за кусок чёрствого хлеба. Обидно, а что делать? Смута сопровождалась не только разрухой и анархией, её сопровождал кромешный голод, всё время хотелось есть. Андреич увидел афишу на столбе, где предлагалось написать панегирик пиву «Оболонь». Мол, за это дадут пожрать от пуза, если десять раз прозвучит слово «Оболонь». С одной стороны было нехорошо писать славословия в адрес врагов, с другой оттопыриться от недоедания и выбыть из списка живых не представлялось удачным выходом. Крылов решил задачу хитроумно: и пиво «Оболонь» упомянул, и назидательный тон сохранил.
Оболонь.
В моих жилах зажёгся огонь,
В голове зашумело слегка,
Это я накатил Оболонь,
В смысле выпил немного пивка.
Оболонь ты моя Оболонь,
Я пивко потихоньку сосу.
Не хочу ни в Париж, ни в Булонь,
Ни на дачу в тенистом лесу.
Оболонь ты моя Оболонь,
Не скрипач я и не баянист,
Я устрою бутылку в ладонь
И закину её как горнист.
Оболонь ты моя Оболонь,
Гарна дивчина, сало в борще,
Водка, баня, икра и гармонь.
Я хохол или русский вообще?
Оболонь – это солнце бродяг,
Оболонь – это счастье гостит,
Это вам не какой-то шмурдяк,
От которого утром мутит.
Ветер лысину мне ворошит,
Это я хорохорюсь для вас.
Я два года уже как зашит
И глотаю не пиво, а квас.
В дверь тихо постучали. Андреич выглянул в глазок. Маленький дедок переминался под дверью. На голову у него был нахлобучен треух, на плечах какой-то зипун. В руке наблюдался стильный кожаный портфель. Нищий что ли? Теперь каждый нищий при портфеле.
– Здрасьтя.
– Здрас-с-сьте.
– А я Пахомыч. А тябя как звать, величать?
– А я Андреич.
– Твоя