Массовые коммуникации на рубеже тысячелетий. Е. Е. Корнилова

журнала меня побуждает не личный интерес к этому делу, а серьезное веление совести перед людьми, перед родиной и культурой, наконец, перед Богом — собрать и сохранить до времени бесчисленные страницы неведомых творений русской общественной религиозной мысли переживаемой нами эпохи». Журнал свидетельствует о том, что в Москве существовали кружки молодежи, в которых параллельно с официальными вузовскими курсами читались целые университетские курсы по истории русской культуры и по религиозной философии[16]. Не менее трети объема журнала занимали стенографические записи таких университетских курсов с многочисленными ссылками на труды Н.А. Бердяева и других философов. «Мой журнал, — писал редактор «Пути странника», — является историческим не только в качестве архива для будущего историка, но историческим и для современного общества... Ведь вся литература по русской общественной религиозной мысли, вышедшая каких-нибудь пятнадцать — двадцать лет назад, для современного молодого поколения является столь же древним, историческим, засыпанным городом, каким является для него и Хара-Хото». Последние четыре номера журнала были напечатаны уже на стеклографе тиражом в 100 экземпляров.

      По свидетельству журнала «Утверждения», в 1928 — 1929 годах в Ленинграде выходил журнал «Земля и небо». В каждом номере около 60 страниц, на три четверти занятых стихотворениями и прозой, на одну четверть — философией.

      Сведений о самиздате в период сталинского режима практически нет. «Ежовщина, сталинский террор 30-х годов сделали самиздат невозможным, и у тех, кто вошел в жизнь в это страшное время, нет даже воспоминаний о том, что самиздат когда-то процветал в России»[17]. Какой, в самом деле, возможен самиздат при режиме, когда репрессировали за намек, анекдот, усмешку, аллюзию! Политический протест, реакция на подавление духовной и физической свободы находили реализацию в основном в форме устного анекдота — одного из жанров городского фольклора.

      И все же самиздат существовал, во всяком случае уже в первые послевоенные годы, и был известен довольно широко. Солженицын, Шаламов, Гинзбург еще томились в лагерях, время их авторского самиздата еще не настало; самиздат существовал в форме, так сказать, копировальной — рукописных и машинописных копий запрещенных, изъятых из библиотек стихотворений, философских эссе и рассказов. Очевидцы вспоминают, как молодая интеллигенция, студенты зачитывали, что называется, до дыр полуслепые шестые или седьмые копии стихотворений Цветаевой и Мандельштама, Гумилева и Пастернака. «Так совершенно естественно, никем, кроме жизни самой, не навязанная, пришла, вместо предвоенной романтики Багрицкого и Светлова, мужественная и горькая романтика Гумилева»[18].

      Однако изготовление и прочтение самиздата, произведений любого из «изъятых» авторов было столь опасным, что подавляющее большинство их стихотворений, рассказов существовало и функционировало в обществе в устной форме. Это был особый,