Последнее делало этот опыт более доступным для других, особенно необразованных людей. При этом объективно обращаясь к феноменам сознания, философ приходил к предельно углубленному (саморефлексивному) постижению экзистенциального бытия. Правда, нельзя не согласиться с Г.Ф. Гараевой, которая пишет, что «из всех возможных вариантов (умолчание о догмате, копирование догмата, «выведение» рациональным способом положительной догматики) в русской религиозной философии рождается иной тип отношений — описание догмата как феномена соборного опыта Церкви» [45, с. 27]. Однако мы полагаем, что это относится как раз к субъективному намерению мыслителей выдать свой опыт за всецерковный и к восприятию его таковым и самим автором текста, а в конечном счете и реципиентом.
Почти все исследователи русской средневековой мысли отмечают взаимосвязь ее с византийской патристикой. Конечно, этот факт не имеет смысла отрицать или замалчивать: происходил объективный, естественный процесс культурно-исторической преемственности, которая включает в себя и заимствование. Однако нельзя сводить как всю отечественную философию, так и ее гносеологию к чисто византийскому варианту: гносеологические вопросы решались на Руси довольно автономно от каноники византийской философии и богословия. Об этом свидетельствуют взгляды почти всех выдающихся мыслителей средневековой эпохи в России, как известных, так и безымянных: и Иллариона Киевского, и Вл. Мономаха, и К. Смолятича, и К. Туровского, и составителей Изборника 1076 г., сборника «Пчела» и др.
В противовес догматике русские мыслители рассматривают познание как обязанность перед Богом — познавать его через познание сокровенного в себе самом. Тем самым поднималась значимость человека.
В древнекиевской книжности понятия «философ», «философствование», «философия» наполнены более широким содержанием, чем в современном языке: в него включали и античных мыслителей, и представителей патристики (например, Максим Исповедник назывался философом «до конца житием»), и христианских проповедников (речью философа в «Повести временных лет» названы слова византийского богослова, обращенные к Владимиру), и мастеров экзегезы (Климента Смолятича), и просветителей высокого уровня («зело мудрый в философии» Максим Грек), и деятелей искусства («искусный философ» Феофан Грек, как называл