Волосы! И цыганам не захочется меня уносить!
…Когда бабушка вернулась, под дверью валялись скомканные тетрадные листочки – с тревожно стукнувшим сердцем развернув один комок, она увидела… волосы. Золотисто-русые кольца были и в остальных секретных пакетиках тоже!
У бабушки ослабели колени, а сердце забилось в ушах, пучок зелени выпал из рук. Перед глазами молниеносно предстал черный ужас: ребенка таки увели цыгане, а перед похищением отстригли волосы и оставили их как предупреждение – не искать!
– Господи, помоги! – взвыла бабушка и ворвалась в дом.
Перед шкафом стояла целая и относительно невредимая я. Руки зачем-то завела за спину, а голова была точь-в-точь как у новорожденного детеныша шимпанзе, которого показывали недавно «В мире животных»: сиротский пух стоял на черепе дыбарем, а кое-где был выдран клоками.
Бабушка сморгнула, открыла рот и протерла глаза. Нет, не привиделось, голова у ребенка выглядит, как будто ее драли макаки.
– Чтоб я твоему врагу гроб поставила, чтобы он завтрашнего утра не увидел, чтобы я его землей засыпала, чтобы у твоего врага все волосы сами вылезли и глаза тоже!!! – заголосила бабушка в полном потрясении, не понимая, что думать об увиденном, и тут заметила за спиной ножницы.
– Ножницы! – удивленно сказала я и вытянула руку с инструментом вперед.
– Э… э… э-э-э-э… это ты сама себе сделала?! – Бабушка перешла в ту стадию потрясения, когда человеческий голос утрачивается, а остается сипение. Она стащила с головы шляпу и швырнула в угол. – А если бы… в глаз? А если бы ухо? А если бы побежала, упала и напоролась?! Слава тебе, Господи, что уцелела!!! Стой там, где стоишь, и не двигайся!
Бабушка осторожно подкралась и вынула из моей руки ножницы.
Потом посмотрела еще раз, села на табуретку и… захохотала. Хлопая ладонями по коленям и причитая: «Что нам с тобой делать, а?»
Я, напряженно ожидавшая взбучки, запрыгала.
– Ой, думала, уже никогда так не буду смеяться, – утерев слезы, сказала бабушка.
Вечером папа выбрил мне голову начисто новой бритвой. В голове шоркало и скребло, местами было больно. На порезы налепили клочки салфеток.
– Красавица писаная, – хмыкнул папа. – У меня волос больше, чем у тебя! Полюбуйся иди, твоя мать нас убьет.
Я подбежала к зеркалу. Оттуда на меня смотрит оживший пластмассовый пупс – у меня есть такие маленькие.
– А теперь меня цыгане не унесут! – торжествующе заключаю я.
– Хазэика! Хазэика! – доносится резкий голос с улицы.
Бабушка выглядывает в окно.
– Милости просим! – машинально отвечает она – тут любому так говорят, прежде чем разберутся, кто и зачем.
– Дай старий адежка, хлеба, хазэика!
Я высовываю нос: у ворот стоит женщина, возле нее отирается мальчик.
– Цыгане, – вполголоса говорит бабушка. – Видела?
Я прячусь за бабушку, пока она передает женщине через ворота сверток.
– Дай