…В конце прошлого века мы голодали.
…Зимы девяностых вспоминаются мне как одна длинная голодная зима.
Моя любимая женщина, жена, Ульяна научила меня ловить рыбу и растить картошку.
Она к тому времени уже не была моей женой, мы развелись, но продолжали дружить. Поссорившись, мы вынесли на свалку старый матрац, на котором прошли лучшие ночи нашей жизни. Купили две односпальные кушетки. И разъехались.
Я не люблю деньги. Но безденежье ещё больше не люблю.
Но оно – безденежье – приходит рано или поздно.
Наступает день, когда нечего пить и нечего есть.
Мы уехали в деревню на подножный корм.
Оказалось, что в нашем деревенском доме побывали «гости». И выгребли всё подчистую. Оставили пачку соли и полбутылки постного масла.
Ульяна огорчилась, но не очень.
Она прежде всего вымыла посуду и полы.
– Видимо, им было ещё хуже, чем нам, – сказала она.
Ульяна взяла топор и ушла в лес. Нашла высокий и ровный куст можжевельника. Срубила его. Освободила от веточек и сучков. Получилось удилище.
Смеясь и морщась, она вырвала из своих каштановых тяжёлых, как конский хвост, волос несколько длинных волосинок. И получилась леска.
Она взяла иголку, разогрела её докрасна на пламени свечи. Отпустила. Сделала из иголки крючок.
Я смотрел на неё с восторгом. Как ловко, неторопливо и в то же время быстро она всё делала.
Ульяна снова подержала иголку над пламенем свечи. Остудила в постном масле. Крючок обрёл упругость и крепость стали.
Она накопала червей и повела меня к реке.
И стоило ей забросить в речку крючок с наживкой, как словно ниоткуда появлялась рыба – окунь или краснопёрка, – хватала червя и оказывалась в холщовой сумке.
И вдруг её удилище согнулось. Кто-то большой и сильный сидел на крючке. Не сидел – метался. Боролся. Это была щука. На червя! Ульяна вытащила её на берег. Но щука сорвалась.
Подпрыгивая, она устремилась к воде.
Ульяна кинулась за ней. Поймала её уже в речке, в омуте, пока та не пришла в себя. Вылезла на берег, промокшая до нитки, но счастливая. С большой щукой в руках.
Щука ещё пыталась вырваться и смотрела на меня злыми глазами.
Я увидел её зубы и хотел дотронулся до них, попробовать, насколько они остры, но щука прокусила мне указательный палец.
Было очень больно и стыдно, но я рассмеялся. И наш сын, маленький Ростик, расхохотался вслед за мной.
Моя бабушка Фрося и почти все мои родственники с материнской стороны привыкли смеяться в такие минуты. И над собой, и над неловкостью других. И над всем миром.
Ульяна не поддержала моё наигранное веселье. Выдавила из моего прокушенного пальца кровь и приложила лист подорожника.
Потом почистила щуку.