Беляев сбросил пальто, снял рубаху и разодрал ее на полосы.
– Я еще давеча подумал, что помощники у тебя, Захарыч, ненадежные, – сказал он, подходя к Матвею, чтобы перевязать раны.
– Таким охотникам самим бы пулю пустить вдогонку. Дермо, не люди, – выругался Матвей. – Тарас Семеныч, ты собери вон с той пихты смолу, ранки надо смазать.
– А хуже не будет?
– Не раз испытано.
Беляев набрал на кинжал смолы, и Матвей смазал ею глубокие ссадины на руке и на боку.
После перевязки они стали обдирать медведей. Рана на руке затрудняла Матвею работу. Когда потребовалось очистить шкуру от мяса и сухожилий, он передал кинжал Беляеву.
Звери были большие и жирные. Матвей набрал в мешок медвежьего сала и свернул шкуры. Беляев взвалил одну шкуру на себя, другую повесил на плечи Матвею, и они пошли на заимку.
У избушки уже дымился костер, Евдоким и Демьян пили чай. Увидев Матвея с Беляевым, они виновато приподнялись.
– Убили?
– Двух?
– Молите Бога, что не подвернулись мне сразу! Я б вам всыпал – век бы помнили, – угрюмо сказал Матвей.
– Не нарочно мы. Робостно стало, – сказал Демьян.
– А я вас звал? Сами напросились!
– Меня Евдоким Платоныч смутил. Он побег, и я не утерпел, за ним вдарился, – оправдывался Демьян.
– Ты на меня не спирай, Демьян. Впереди ты бежал.
– Дак это потом было. А первый ты, Евдоким Платоныч, с места тронулся.
– А мне все равно. После этого мне с вами и разговаривать-то противно!
Беляев стоял позади Матвея молча. Он хорошо понимал его гнев.
– Будет тебе кипятиться, Матюха. Ведь мы с тобой не чужие. Садись пить чай да приглашай гостя, – сказал Евдоким.
Это еще больше обозлило Матвея.
– Чай? – закричал он. – Может, у тебя и водка припасена тут… помянуть покойничка? Дружки-приятели, дьявол бы вас… душегубов! – Матвей перевел дыхание и уже спокойно обратился к Беляеву: – Айда, Тарас Семеныч, домой. Нам тут делать нечего. – И пошел в сторону, слегка сгибаясь под тяжестью ноши.
– Матюха, постой! – с беспокойством крикнул Евдоким. – Кони-то… Кони все равно без дела стоят. Езжайте верхами!
Но Матвей не обернулся.
От заимки Юткиных до пасеки Строговых, прямо через поля, было верст пять. Матвей всю дорогу молчал, хмурился, и Беляев думал, что охотник страдает от нанесенных ему медведицей ран. Но он ошибался. Случай на охоте всколыхнул в памяти Матвея другой случай, когда Демьян покушался на его жизнь, и он не мог отделаться от нахлынувших на него подозрений.
К пасеке они подходили в сумерки. Поднявшись на, косогор, оба остановились, чтобы передохнуть, и тут у Матвея неожиданно прорвалось:
– Есть же подлецы на свете!
– Я не совсем понимаю тебя, Матвей Захарыч, – мягко сказал Беляев. – Юткин как-никак твой тесть. Ну, струсил, за свою жизнь испугался, но зачем же его так…
– Вы