И плакал бедный отец у Божьего престола в алтаре с воздетыми к Небу Небес руками, прося и вымаливая у Бога жизнь своему Митроше, своему любимому, непонятому, неоцененному сыну…
А как мать-то убивалась и плакала! – про то знать могут только одни матери, терявшие навеки дитя свое любимое…
И вот наступили роковые предсмертные дни Митроши. Непрерывно, изо дня в день, продолжалось его общение со Христом в Таинстве святой Евхаристии: каждый день от обедни духовник его, второй приходской священник, приносил Св. Дары, которыми умирающий и приобщался с пламенной верой. Страдания его как будто стали ослабевать; легче становилась одышка и кашель, убийственный, зловещий кашель чахоточного, временами меньше терзал избитую, иссохшую, измученную грудь.
– Митроша! – радостно воскликнула мать, – тебе лучше, солнышко наше?
– Да, маменька, лучше!
– Вымолим мы тебя у Господа, вымолим!
Вдруг больной как-то весь съежился, сжался; глаза беспокойно и испуганно уставились в одну, ему одному видимую точку за плечом у матери.
– Митроша, что ты? Иль ты что видишь?
– Вижу! – прошептал больной, и ужас послышался в этом жутком шепоте.
– Что же ты видишь? – переспросила испуганная мать, чувствуя, что и ее сердце забилось от какой-то неопределенной тревоги, смутного страха предчувствия незримой, но грозной опасности… Но Митроша молчал и только упорно продолжал смотреть все в ту же невидимую точку и с тем же выражением безграничного, холодного ужаса, с трудом осеняя себя крестным знамением.
– Митроша, Митроша! – тормошила его испуганная мать, – да скажи же ты, что ты такое видишь?
– Их! – был ответ, и с этим ответом лицо его прояснилось. – Теперь их нет, – со вздохом спокойной радости промолвил умирающий.
– Да как же это быть может? – допытывалась мать. – Ведь ты же каждый день причащаешься: разве «они» могут иметь к тебе доступ?
– Доступа «они» не имеют, а… дерзают!
Это произошло за несколько дней до кончины Митроши. Кто были «они», его видения, умирающий сын видел, а скорбная мать-христианка не могла не догадаться. Продолжали ли «они» «дерзать» тревожить больного, я не знаю, но и одного раза «их» появления было довольно, чтобы исполнить сердце неописуемого ужаса и отогнать всякое нехристианское сомнение в неизбежности встречи души, готовящейся к вечности, с этой темной, зловещей, до времени от смертных глаз скрытой силой.
Дня за два до своей смерти больной чувствовал себя довольно хорошо. Опять после обедни его причастили. Неотлучная сиделка-мать сидела у кресла своего сына. Вдруг лицо больного сразу озарилось светом какой-то неожиданной радости и из груди его вырвалось восклицание:
– Ах!..