немало названий, звучащих почти так же, как указанные гидронимические «загадки»: Лангиа (река в Пелопонессе), Обринга (ныне Ар, в Германии), Пингус (приток Нижнего Дуная)
[26]. Несмотря на многочисленность подобных аналогий, они остались бы шаткими, если бы к этому «топонимическому расследованию» не подключились лингвисты-этнографы. Сравнивая названия различных народов угро-финской языковой группы, они пришли к удивительному выводу: большинство этих этнонимов к западу от Уральского хребта по происхождению… индоевропейские. Скажем, марийцы и мордва обязаны своими именами иранскому корню mard (человек), финны – древнегерманскому слову finn (что означало «житель влажной страны»), эстонцы – древнему племени айстиев, чей язык, по Тациту был «близок к британскому». Известная по летописям «чудь», если она вообще была финского корня, имела этноним общеиндоевропейского толкования (tiut, teud – племя, народ). Причем речь идет не только о названиях, данных соседями, но и самоназваниях. Даже обитающие далеко на севере саамы не могут похвастаться «почвенностью»: «саам» восходит к балтийскому zeme (земля), так же как и самоназвание финнов suomalaiset (это объяснение уралиста В.В. Напольских, см. его Введение…, с. 9, 28, 38, 42). Однако запомним и другой индоевропейский вариант: в тохарском (В) языке sauma значило «человек». Именно так – «человек», «люди» переводятся самоназвания многих народов – от упомянутых марийцев до иннуитов. Объяснения индоевропейского корня имеют и этнонимы «карел», и самоназвания мордвы «эрдзя» и «мокша». При этом языки всех перечисленных народов кишат арийскими заимствованиями, причем зачастую заимствованиями очень глубокой древности, когда эти последние наречия еще не разделились или только начали разделяться. Это названия металлов, некоторых рыб, животных, хозяйственных орудий, некоторых числительных и т. д. Соль (sols, suola), мед (mete), зерно и многое другое предки угро-финнов узнали от древних арийцев. При этом особенно интересен факт заимствования некоторых слов из уже выделившихся языков индоарийской и тохарской групп, характерные для финнов и саамов. Этот факт ставит под сомнение теорию, что носители уральских и индоевропейских языков контактировали где-то на юге Восточной Европы.
Особенно любопытны связи саамов – этноса, который считается «первообитателем» не только севера Норвегии и Швеции, Кольского полуострова, но и большей части Карелии и Финляндии (еще в VIII в. н. э. именно они были обитателями Карельского перешейка – см. Ономастика европейского…, с. 13)[27]. На язык, близкий финскому, саамы перешли лишь в средневековье, под влиянием южных соседей, а до этого, как предполагают, говорили на каких-то западных самодийских[28] или «палеоевропейских» наречиях, не родственных ни одному живому языку. Вместе с тем самоназвание, как уже сказано, у них и.-е., причем его вариант samba является копией др-прусс. этнонима «самбы» («сембы»).
Индоевропейское влияние ощутимо не только в хозяйственной лексике северных кочевников (где оно огромно), но в основных понятиях связанных
