Яркая белая вспышка, треск – и следом за ним взрыв, отбросивший меня в траву ударом невидимого молота, грохот, от которого тоненько запищало-зазвенело в ушах. Повеяло послегрозовой свежестью и почему-то мокрыми подпаленными тряпками, на лодыжки плеснуло чем-то нестерпимо горячим, текучим – уже не кровь, но еще не вода, что-то посередине.
Уши словно воском заклеены. Перед глазами плавают яркие пятна, расцвечивающие черноту.
Меня перевернули на спину, попытались усадить, поддерживая голову.
Тьма отступала неохотно – я не сразу поняла, что меня трясут за плечи и легонько шлепают по щекам, приводя в чувство. Низкий, рокочущий бас Искры перемежается высоким, звенящим от напряжения детским голоском.
– Змейка! Ты как? Ты меня слышишь?
Я мотнула головой и торопливо зажмурилась, пережидая подступившую к горлу тошноту. Почувствовала, как чьи-то маленькие ладошки ухватили меня за когтистую руку, покрытую чешуей, легонько подергали, будто стремясь убедиться, что это не вычурная перчатка.
– Что? – Я с трудом остановила пестрящий цветными пятнами взгляд на мальчике, схватившемся за мою ладонь, как за спасательную веревку. Боится, очень боится – но в глубине души у него зреет что-то теплое, яркое, как лепесток пламени.
– Почему ты такая? – В голосе ребенка звенит приближающаяся истерика.
Уши уже не закладывало тишиной, зато голова начала прямо-таки раскалываться от боли.
– Прокляли, – через силу прохрипела я. – Потому из табора ушла.
Мальчик отшатнулся – я успела подумать, что он сейчас удерет куда глаза глядят с криком «чудовище!» – и вдруг подался вперед, обеими руками обнимая меня за шею и с громким плачем утыкаясь лицом в жесткое, покрытое шассьей чешуей плечо.
Я вздрогнула, растерянно взглянула на Искру, уже успевшего сменить облик, и неловко обняла ревущего во весь голос, жмущегося ко мне человеческого ребенка когтистыми руками…
Глава 4
К полудню окончательно распогодилось, свежий ветер угнал тяжелые дождевые облака дальше на север, а чистое небо обратилось в яркий бездонный аквамарин, на котором оброненной золотой монеткой блестело майское солнце.
Я угрюмо брела по еще сырой дороге, старательно обходя лужи, стоявшие в колеях и ямках, а за мной шел не слишком довольный жизнью харлекин, придерживающий под уздцы крепкого рыжего жеребца со светлой, аккуратно подстриженной гривой.
Конь по кличке Вереск достался нам, когда мы с Искрой покидали переставший быть гостеприимным ромалийский табор. Отец спасенного мальчика окликнул нас, уже успевших отойти от ярких фургонов, и, пряча взгляд, протянул харлекину поводья статного, оседланного жеребца. Дескать, люди мы или нет, а ромалийцы долги свои завсегда отдают. Любому отплатят добром за добро, ответят местью на причиненное зло и не посмотрят,