Искра, чтоб тебя! Где ты, когда нужен больше всего?!
Я ударила кулаком по двери, доски глухо загудели, но не поддались ни на волосок. Здесь мне русалок не победить – вокруг вода и слишком мало места что для ромалийских плясок, что для драки. Надо наружу, под открытое небо, где у меня есть шанс выстоять и сохранить человеческий облик.
Туман неожиданно разошелся к стенам, как две половинки занавеса, который отдергивали загрядские актеры, ставившие малопонятные пьесы на площадях, и прямо в лицо мне с шумом двинулась высоченная, от пола до потолка, водяная стена, пышущая влажным жаром и роняющая с кипящего гребня обжигающие капли.
От очередного удара покрытыми золотой чешуей руками дверной косяк раскололся на длинные узкие щепки, и я вылетела в предбанник, подгоняемая катящимся за спиной водяным валом. Перепрыгнула через чурбачок, которым была заботливо подперта дверь, чуть не наступила босой ногой на торчащий из какой-то досочки гнутый железный гвоздь и выбежала наружу, под открытое небо, плачущее по-осеннему холодным дождем.
– Как ты выбралась?! – Голос старостиной дочки, от возмущения поднявшийся до неприятного, режущего слух визга, раздался совсем рядом, легко перекрывая и шелест дождя, и шум водяной стены, выкатившейся из бани и сорвавшейся со ступенек уже остывшим, чуть теплым потоком.
Я резко обернулась, так, что намокшие косички с еле слышным свистом рассекли воздух и ощутимо шлепнули по плечу. Взглянула на высокую, нескладную девушку шассьим взглядом, безошибочно определяя в ней русалку. Водяную ведьму с едва трепещущим под сердцем пламешком-жизнью. Молодую и, похоже, недавно инициированную более старшими и опытными русалками. Еще не привязавшуюся к человеку и потому обладающую более слабым огонечком, загасить который так же просто, как и тусклую, невесть как теплящуюся искру нежити. Только протянуть когтистую, покрытую золотой чешуей руку, и сдавить огонек меж пальцами. Легко – как свечу потушить.
Боги Тхалисса, и этого я испугалась?
Холодные капли дождя барабанили по голой и без того мокрой спине, щекотливыми струйками скатывались по плечам, а я смотрела, как блеклый ореол молоденькой русалки окрашивается страхом и возмущением, и чувствовала, как мой собственный страх отступает, сменяясь глухим раздражением. Похоже, что девица положила глаз на Искру, приняв его за здорового, крепкого мужика, привязав которого, сумеет выкупить себе лет двадцать – двадцать пять красоты, молодости и сил. А слепая женка, что он водит за руку, будет только мешать, и потому если она случайно угорит в бане – знать, судьба такая, горькая…
– Змейка!
Я развернулась на знакомый голос, машинально хватая когтистой, поросшей золотой чешуей ладонью деревянный посох с обломанным, сточенным по дороге нижним