Йерри кричит.
Неистовствует.
Рисует мелом на стенах.
А потом отец берет спички и поджигает этот мир. Мальчик смотрит, как горит на песке деревянная лодка, и пламя навевает на него незнакомые чувства, не имеющие, может быть, названия, пока от лодки ничего не остается, кроме тлеющего каркаса на пустынном берегу в окружении обожженных досок.
Мальчик помнит папино отчаяние. Спасаясь от пьяного отца, он забивается за батарею под окном в гостиной. Мама устало закрывает глаза.
К боли нельзя привыкнуть, она каждый раз особая. Но эта жизнь никак не может оформиться, устояться, и, наверное, поэтому не все так безнадежно.
Ночью мальчик лежит в своей постели. Он не спит. В августовском вечернем воздухе чувствуется дыхание первых осенних холодов.
Йерри уже сейчас знает, что есть другая жизнь, но он не думает о ней, он слишком занят своим несложным миром. Закрывает глаза и представляет себе, как убьет отца лучами, исходящими из больших, словно глыбы, синих глаз. Йерри заставит замолчать эту косилку, и ее ножи больше не будут кусать его за пятки.
10
Глаза, такие же черные, как вода, кажется, подмигивают Малин, когда голова покачивается на едва заметных волнах. Желтый плащ будто светится.
В голове у нее шумит.
В машине возле лесной поляны лает собака. Звук похож на приглушенные пушечные выстрелы, словно доносящиеся изнутри скороварки. Когда они приехали, собака стояла на краю рва и лаяла как одержимая, однако дала увести себя вниз, к автомобилю.
Гав, гав…
Что видит в воде этот глаз? Что последнее он видел в жизни? Эта голова, разевающая рот, в окружении маленьких, похожих на червячков, рыбок, и голова Малин, раскалывающаяся от боли, – вот две вещи, придающие этому дню его собственную логику, структуру, неповторимую и сумасшедшую.
Скугсо. Она много раз проезжала мимо, но никогда раньше не видела замка: как-то не приходилось заезжать ни в лес, ни на поля. Хотя она разглядывала его снимки в книге о шведских замках и усадьбах, находившейся в библиотеке родителей в квартире возле Инфекционного парка. Обыкновенная каменная коробка с претензиями, хотя от нее действительно веет каким-то странным величием.
Линии прямые, украшения почти незаметны. Исполненная смирения декорация для драмы, которая разыгрывалась здесь на протяжении многих веков.
Малин Форс сидит на корточках на берегу рва. Огромные каменные глыбы, отсеченные, должно быть, от древних докембрийских пород, отвесно спускаются к воде, на поверхности которой дрожит зеленый свет фонарей. Сотни маленьких рыбок, не больше мальков и черней самой воды, косяками ходят вокруг тела.
Малин застегнула черную куртку из гортекса до самого верха, надвинула капюшон почти на лицо. На ней несколько утепленных рубашек, тем не менее она мерзнет, чувствуя удары тяжелых капель о ткань. Сегодня, заехав за Малин, Харри поинтересовался, не купила ли она свою допотопную куртку в секонд-хенде,