Влад вспомнил, как отец взял его с собой на посвящение в рыцари ордена Дракона. Ему было тогда пять лет, но так сильно увиденное повлияло на мальчика, что он сохранил в памяти зал в старинном замке, освещенный факелами. Много факелов горело на стенах, но потолок уходил вверх так высоко, что тьма все равно висела над головами. И где-то там, наверху, словно духи или драконы, шевелились и хлопали крыльями ночные птицы. Рыцари стояли вокруг грубого каменного алтаря. Там был крест, священная книга, чаша. Мальчик не слушал торжественных речей и клятв, он просто с любопытством разглядывал все, что видел вокруг: богато украшенное оружие князей, их решительные, суровые лица, факелы, алтарь; кое-где на стенах висели гобелены и оружие или головы убитых на охоте животных.
Все говорили по очереди, а когда пришел черед отца, он сделал шаг вперед, вынул нож и рассек ладонь. Кровь пролилась в чашу.
– Кровью своей клянусь служить делу Ордена, – сказал отец. Откуда-то выскочил слуга и подал платок. Отец обмотал руку, а затем подхватил на руки сына.
– И кровью своей клянется мой сын и наследник, – продолжал он.
– Он слишком мал, – подал голос кто-то из князей.
– Это неважно! Он господарь по праву рождения и ему не миновать воссесть на трон Валахии. Он будет великим правителем, так было предсказано.
Одной рукой держа сына, князь достал нож и шепнул мальчику:
– Вытяни ладонь и молчи.
Влад повиновался. Он молчал, когда отец разрезал кожу на руке, молчал, когда в чашу упали капли крови. Потом ему перевязали руку платком, как и отцу. Потом господарь Влад вместе с другими князьями отправился пировать и строить планы борьбы с турками, а мальчика отвели в спальню. Он и тогда не плакал. Рука разболелась, и он сидел, покачиваясь у очага. Пришла собака – одна из гончих, в изобилии бродивших по замку. Собак Влад любил и никогда не боялся. Собака обнюхала мальчика, лизнула в щеку. Он размотал платок и заскулил, потому что ткань присохла к ране, и стало еще больнее, и опять выступила кровь. Пес вылизал рану, и мальчик постепенно успокоился и заснул, свернувшись калачиком на полу подле теплого собачьего бока. Молчание стало его криком, и лишь через три дня он заговорил снова. Впрочем, отец, занятый своими делами, этого даже не заметил.
Но не за это Влад возненавидел его. Ненависть к отцу и старшему брату родилась в его душе уже там, в турецком