Через полгода Ира выходила замуж за Сашу Гаспаряна. Никто из гостей даже не спросил молодых о том, что это за странная коробка простояла весь праздничный вечер рядом с ними под столом, справедливо полагая, что это был чей-то свадебный подарок. Да это и к лучшему – к чему излишнее любопытство? Из всех гостей, пожалуй, одни только «братья» и ведали, кто именно лежал в этой коробке.
Говорят, что у кошек девять жизней. У него их теперь оставалось восемь. Что ж! Вполне достаточно, чтобы снова спасти богиню…
Мария Ема. Арбуз на крыше
Крыша мира была пыльной, облезлой и пахла жженым рубероидом. Но она славно нагревалась на солнце. Ветер нежно обносил ее легким дыханием, черную как уголь адской земли, полускрытую огромным ясенем, который рос рядом с домом. Дом тоже казался выросшим. В этом микрорайоне таких – двухэтажных – саженцев было несколько. Они толпились друг подле друга, словно боровички – древненькие, коричневенькие, но еще крепенькие. В жару над ними колебался дух деревянных перекрытий, крашеных полов, пыльных гардин, скрывающих широкие удобные подоконники. Город давно взял чужаков в кольцо, забыв о том, что сам когда-то был чужим здесь. Но кособокие уродцы не сдавались: вместе с ясенем бугрили корнями сердце земли, взблескивали мытыми окнами и соцветиями худосочной, упорно цветущей герани в палисадниках.
Под раскидистыми тенями мирового дерева, в довольстве и неге возлежал рыжий кот, из тех, коих кличут не иначе как «Котярой». Он был большой, мягкий и олицетворял собою вселенскую лень, когда валялся кверху пузом, отдохновенно раскинув в стороны лапы и позевывая пастью ярчайшего розового колора. Воробьи, серыми комками обжившие ясень с незапамятных времен, кота давно не боялись, но и близко не подлетали. Все ж таки представал их глазам разморенный, но хищник, и спрятаны были кривые иглы когтей в розовых подушечках лап, и торчали из-под толстых губ, щедро украшенных белыми вибриссами, кончики смертоносных клыков, и зеленел змием взгляд круглых, сонно сощуренных глаз. Мелькало иногда в глубине зрачков что-то, что спугивало похожую на толпу серых мячиков стаю и заставляло их хаотично разлетаться, оглашая воздух паническим чириканием.
Но гасли зеленые огни, сокрытые веками, рыжее тело сворачивалось клубком, напоминая то ли баскетбольный мяч, то ли гигантскую ягоду. За эту солидную округлость кота называли в округе Арбузом, хотя ни единой полоски или тени муара не тревожило упитанные бока.
Арбуз любил лежать, разглядывая какой-нибудь один конкретный кусочек пространства. Растягиваясь на спине, смотрел в небо сквозь ажур листвы, прошитой черными грубыми нитками веток. Лежа на животе, наблюдал за воробьями, пересчитывал стаю, с которой был знаком так же, как собаки со своими блохами – и надоели, и зудят, а выкинуть жалко. Иногда смотрел на улицы – движение здесь было редким: знакомые машины, неслучайные прохожие. Когда Арбуз