Митрий долго сидел под навесом, задумчиво глядя на колышущуюся в знойном мареве степную даль. Воля! Сколько лет он мечтал о ней, мечтал о свободной, вольной земле. И что же? Тут тоже вольная волюшка закована в тяжкие цепи. И здесь люди маются в тяжелом труде, добывая себе кусок горького хлеба, а богатеи их трудом набивают себе мошну.
Может быть, только теперь выйдет воля-волюшка на свет белый, сбросит оковы, даст людям счастливую долю…
Над ухом вдруг раздался резкий голос управляющего:
– Чего ж это ты, казак москальский, баклуши бьешь? Иль в паны вышел? Да я тебя, басурмана такого…
Митрий поднял мрачное, задумчивое лицо.
– Почто лаешься?
– Почто, почто! Да я тебе сейчас, матери твоей черт, как поднесу!
Словно какая-то посторонняя сила вдруг подняла Митрия с земли и толкнула к управляющему. Костлявый кулак словно сам собой ткнулся в птичье, остроносое лицо атаманского прислужника. Тот отлетел в сторону и шлепнулся в горячую дорожную пыль…
В этом ударе Митрий излил всю свою обиду, весь гнев.
– Пошел вон, барский кобелина! Скройся с глаз, пока живой! – зычным голосом крикнул Митрий.
Управляющий торопливо скрылся в своей хате, вытирая рукавом окровавленное лицо.
В тот же вечер Митрий оседлал панского коня и ускакал в Екатеринодар..
Старые дубы, омытые прошедшим к вечеру коротким ливнем, таинственно шелестели листвой. Дождь смыл кровь у войскового правления. Неожиданно налетевшая гроза на время разогнала ярмарку.
После дождя Дикун долго сидел под развесистым дубом, вслушиваясь в неясные шорохи его листвы. Сейчас он впервые почувствовал, какую большую ответственность несет перед казаками, доверившими ему командование ими. Он понимал, что старшины не смирятся с тем, что народ хочет установить свой порядок. Предстояла борьба упорная, жестокая.
«А что делать с теми старшинами и атаманами, которые остались здесь? Расправиться с ними? А не хуже ли будет? Тогда все богатеи уйдут к Котляревскому, увеличат его силу».
Дикун не сомневался, что Котляревский вернется в Екатеринодар.
Ночью Федору чудные сны снились. Вот они с матерью сажают деревья в саду… Рядом Баляба… Откуда ни возьмись, батько идет, высокий, плечистый. Смотрит он с удивлением на мать и говорит: «Так мне ж сказали, что ты померла! – А потом поворотился к Балябе и с укором: – А еще другом назывался…»
Проснулся Федор, когда чуть-чуть начало светлеть.
«Так! Раз замахнулся – надо бить», – решил он.
Как только рассвело, Дикун, по совету Собакаря, вывел восставшие полки из крепости и расположил их лагерем у кладбища.
– Так будет надежней, – сказал Никита. – Тут нас при случае станичники поддержат, да и вся голытьба, что на ярмарке, на нашей стороне.
А ярмарка с каждым днем становилась все многолюдней. В лагерь один за другим подходили станичники. Шли они сюда не шутки ради, не для праздного любопытства. Придя, спрашивали:
– Где