– Знаете, вообще-то таких маленьких, как вы, на мост водить не положено, – сказал Дэз, когда все готовы были выступить в поход. – Но сегодня – день особенный.
– Это почему? – спросил Джордж Джоунз, мальчик, известный обильным испусканием газов; через минуту он эту свою репутацию только подтвердил.
– А просто так, старина. – Дэз подмигнул ему. – Считайте меня волшебником на мосту. Со временем все вам откроется.
Они начали взбираться. Поскольку Барнаби прицепили к самому мосту, он обнаружил, что может идти сам и никому не надо его держать.
– Ты теперь такой же, как мы все, – ухмыльнулся ему Филип Уэнслидейл.
– Да, – ответил Барнаби, так нахмурившись, что между бровей у него пролегла вертикальная складка. – Наверное, такой же.
Вот только при этом он очень удивился: быть как все ему не сильно понравилось. Как будто он притворяется кем-то другим.
Они шли наверх, и одна девочка, Джинни Дженкинз, попробовала бодро запеть «Вперед, прекрасная Австралия»[8], но ее никто не поддержал, и после первого куплета она умолкла. Доналд Сатклифф и его смертельный враг Джеймс Карузерз, пристегнутые к трубе один за другим, завели беседу о своих собаках – у обоих были спаниели короля Карла II; они быстро забыли про все те жуткие вещи, которые много лет творили друг с другом, и между ними завязалась новая дружба. Кейти Линч, девочка прилежная, в уме декламировала стихи. Корнелиус Хейстингз, всем известный под кличкой «Корняшка», выглядывал за бортик, показывал на каждое здание в городе, ахал от изумления и твердил:
– Надо было фотоаппарат захватить, – снова и снова, пока Лиса Фаррагер, шедшая за ним следом, не пригрозила нанести ему какое-нибудь увечье.
Дилан Коттер считал ступеньки. Джин Кэвэно теребила себя за волосы. Энн Гриффин рассуждала, не убил ли ее сосед свою недавно усопшую жену; спустившись на землю, решила она, надо обязательно начать расследование.
В общем, поднимаясь на мост через Сиднейскую гавань, все были очень заняты.
Примерно через час дошли до самого верха и повернулись рассмотреть город, раскинувшийся под ними. Зрелище было необычайное. Вдали на зеленый луг где-то за городом спускался воздушный шар, и Барнаби различил в корзине две фигурки, прыгавшие от восторга. Под детьми с одной стороны Сиднея на другую неслись рядами машины, и шум от них заглушал вопли Стивена Хебдена и выхлопы Джорджа Джоунза. Направо видно было далеко – почти до острова Какаду, а когда Барнаби повернулся налево, сразу под ним оказались белая чешуя Оперного театра и паромы, что возят сиднейцев туда-сюда с Круглой набережной к разным заливам и бухтам.
Стоя на такой высоте, легко было поверить, что Сидней – действительно великолепнейший город на свете. Барнаби отлично понимал,