– Знаете, Эндрю, – сказал он как-то, – мне думается, что в этом вечном движении куда больше величия, чем в наших Тауэре, Виндзоре и Сити. Мы, англичане, разучились повелевать морями, мы вернулись на сушу и стали обычными «земноводными». Сколько веков мы гордились своей славой! Британия, владычица морей! А море просто обманывало нас, хитрило, играло с нами в «поддавки». Оно уступило на время, дожидаясь, пока мы успокоимся и начнём мирно почивать на своих лаврах. Мы разнежились в лучах своей славы, и вот море вышвырнуло нас прочь и вновь заперло на этом острове. А мы по-прежнему пытаемся тешить себя глупыми иллюзиями, не желая замечать очевидного.
В нашей сегодняшней встрече не было ничего необычного. Уже почти год я каждую пятницу приходил в этот паб. Узнав об этом, Чарльз тут же выразил готовность составить мне компанию. Когда это будет возможно и в том случае, если я не против. Я был двумя руками «за», а возможность приехать в Брайтон на уик-энд выпадала мистеру Доджсону не реже чем пару раз в месяц. Сегодня был как раз такой день, и я знал об этом ещё две недели назад.
Обычно наши беседы крутились вокруг искусства бонсай, так как все прочие темы мало интересовали моего собеседника. Иногда мне всё же приходилось рассказывать о Японии, поясняя те или иные особенности стилей бонсай. Чарльз предпочитал делиться со мной собственными теориями о сходности многих национальных черт у англичан и японцев, что, по его мнению, позволяло говорить об однотипности островных наций. Обычно я соглашался с ним, хотя некоторые из его идей выглядели весьма и весьма экстравагантно, иногда мы спорили, но и в том и в другом случае наши беседы доставляли мне массу удовольствия. Чарльз был интереснейшим собеседником, казалось, что его мозг до отказа начинён самой разнообразной информацией, которой он всегда готов поделиться. За одним лишь исключением: мы никогда не говорили с ним ни о профессиональной деятельности, ни о нашем личном прошлом. Так получилось само собой, но я был этому только рад. Моя жизнь была битком набита событиями, о которых обычно упоминают лишь в криминальной хронике, а лгать без необходимости я не любил. У Чарльза, судя по всему, также были причины не говорить о себе, хотя навряд ли его причины были столь же вескими, как и мои. Это скорее походило на скромность, чем