И тут ненадолго становилось теплее – улыбка оживляла мое белое от холода лицо! Дело в том, что заползающие «висяки» позорно производили пакостные телодвижения, очень напоминающие любовный акт, подталкивая впереди стоящих в промозглое нутро железной машины. Различия между полами и возрастами не было – все были сосредоточены на этих гадких «ма́хах», забыв про стыд, приличия и этику с эстетикой. Некоторые «махи» были весьма большой амплитуды, но несколько размеренны, с циничным «оттягом», так сказать. Другие «махи», напротив, были суетливы и по подростковому быстры. Смешно и страшно было наблюдать, как эти измученные, окоченевшие люди плевали на то, как до позора убого и жалко они выглядели…
И тут, безмятежно вспоминая этот курьёзный вечер, я наконец-то осознал, зачем же я всё это делаю, зачем записываю эти грустные и забавные истории, порой беспощадно бередя свои сердце и душу. Я консервирую время! Да-да, именно этим я и занимаюсь! Ну так что же, я очень надеюсь, что всё сойдётся в моей заплатанной судьбе, и я наконец напечатаю мою странную книжку. Моё консервированное время…
Я и Ленин
Ко мне сегодня зашёл Ленин. Нет, я серьёзно! Ну, натурально, Владимир Ильич!!! Открыл дверь, сказал «здрассьте!» и присел рядышком на стульчик. Вежливо попросил разрешения передохнуть, привычно достал «мерзавчик», предложил «пятьдесят». Я с большим пиететом ответствовал, мол, на работке, и никак нельзя, тогда он вкусно глотнул сам для поправки здоровья вождя мирового пролетариата и рассказал, неспешно матерясь, как он стал Ильичом.
Странная эта история началась ещё в бандитских «девяностых», когда всех его тогдашних дружков-корешей методично пересажали, а кого даже и перестреляли, и его личные перспективы грустно рисовались лишь приблизительно такими же. Решение пришло само собой – валить, пока не поздно, в солнечную Грецию, где, как известно, даже ботинок не нужно на благодатном ласкающем зное. Там будущий Ульянов-Ленин как следует прожарился на солнцепёке, пожёвывая халявные фрукты-овощи аж долгих пять годов. И, собственно, на эллинской священной земле и обратили добрые люди его рассеянное внимание на то, что уж очень он похож на того самого, из Революции, Владимира Ильича.
Короче, слово за слово, и чем-то там да по столу, и вот, уж у Кремля появился новый, свежий «самопровозглашенный» Ильич. И поведал мне Ленин, потирая затёкшие с утра ноги и отдуваясь под нашим почти буржуйским кондиционером, что на этой необычной службе он уж восемь тяжких годочков. Что народец пошёл не тот, то ли стал жадноват, то ли, наоборот, обеднял. Но факт он и есть, не что иное, как только лишь факт: «Раньше ко мне, веришь-нет, очередь стояла. Да я пробегусь в былые времена туда-сюда – семь штук приклеилось, а сейчас, дай Бог, две-три, так, на гостиницу, да на пожрать, да вот… На малую чекушку… А без неё никак! Ты ж, лохматый, никак музыкант, сам же знаешь, как целый денёк перед толпой-то клоуном, без поддачки никак, никак, сердешный…».
Я