Я наконец пришла в себя и поплелась по коридору. Александр двинулся за мной. У гардероба мы остановились.
– Поехали ко мне, – тихо сказал Александр, – или у тебя дела?
Тут я вспомнила, что искала его. Амнезия, национальная болезнь латиноамериканцев, столь ярко представленная в бесчисленных сериалах, и в наших, северных широтах, как видно на моем примере, давала о себе знать.
– Мне нужно кое-что сказать тебе. – Я механически достала из сумки номерок и протянула его Александру.
Он положил блестящую кругляшку перед Кирюшей. Тот подал шубу. Александр галантно помог мне ее надеть.
Мы вышли из бара и сели в машину. Уже начинало смеркаться. Я с тревогой посмотрела на Шилкина.
– Ко мне приходил Волков. Он расследует убийство Беловой. Спрашивал про тебя.
– Что конкретно?
– Выходил ли ты из бара незадолго перед тем, как обнаружили труп Насти?
– И что ты ему сказала? – равнодушно спросил Александр.
– А что я должна была ему сказать? – с раздражением спросила я.
Меня начинала бесить его безучастность, выглядевшая нарочитой. Я, понимаешь ли, переживаю за него, выгораживаю, вру следствию, а он сидит как каменное изваяние и со снисходительной небрежностью внимает мне или только делает вид, что внимает, а сам думает о чем-то своем, о Шопенгауэре, например, или представляет, как он мумией плывет по волнам вечности?.. Мне стало смешно. Гнев остыл. Только на дне души все еще томилось капризное недовольство глупенькой, маленькой девочки, которую взрослые отказываются воспринимать всерьез.
– Правду, ты должна была сказать правду, – пробубнил Александр.
– Ты сегодня случайно не разговаривал с майором? – насторожилась я.
– Нет. Успею еще пообщаться с ним.
– Я сказала, что ты никуда не выходил. Никто ничего не помнит, так что…
– Не надо было этого делать, или ты боишься за меня? – склонив голову набок, вяло усмехнулся Александр.
Да он что, издевается? Конечно, боюсь, а то как же?! Стала бы я к нему по сто раз на дню ездить и Волкову мозги пудрить, если бы не переживала за него.
– Откровенно говоря, да. – Я в упор посмотрела на него.
– Подумай, кто я тебе? Зачем тебе все это? – с грустью произнес он.
Ну, прямо лебедь умирающий или Сенека на последнем издыхании: вены вскрыты, кровь почти вся вытекла, и вместо нее по всему телу разливается могильный холод…
Мне опять стало весело. Может, это такое тихое помешательство? Скорее помешательством страдает сидящий рядом со мной мужчина. Я украдкой взглянула на задумчиво-отрешенного Шилкина. Да что с него взять? Он, наверное, витает сейчас где-нибудь за тысячу километров от земли. Путешествует в астрале, так сказать. Это сладкое облако – грез ли, искусства ли – для него настоящая реальность. А действительности, где я распинаюсь, жалею его, нет, бери выше, сострадаю ему, не существует. Нет, она есть, но как некое отраженное несамостоятельное