Френч был еще чуть теплый, когда они его нашли – в кресле за ореховым столом, с выпавшим из руки наганом, с лицом тревожно-удивленным, будто бы что- то на потолке поразило его в самое сердце. Сеня глянул – ничего такого не было, только доски и дохлый паук. На стене за Френчем подсыхали красно-серые потеки – и как это никто выстрела не услышал? На столе среди разбросанных бумаг и писем – «My dearest „Dr. Moreau“ if I may jokingly call you so…» начиналось одно – лежала дагерротипная карточка Наташи с крупно написанными поверх портрета цифрами и словом «door».
– Шифр от двери в медчасть, – сказал Сеня. – Ну что, пойдем смотреть или няню Линду звать, чтоб телефонировала в милицию?
Жулька молча взяла карточку со стола и вышла из кабинета – медицинское крыло начиналось сразу за углом.
– Хорошо, что Ксанка не видит, – сказал, наконец, Сеня. Когда смог говорить, когда тишина, давящая на уши, его уже почти расплющила. Когда разум, не пропуская ничего под поверхность, потому что не пролезало, уже осмотрел и запомнил все в лаборатории – самой дальней комнате, за хирургической операционной. Там-то все бывали, ложились на белый стол, и доктор Дедов, а потом профессор Френч доставал каучуковые пробки из золотых трубочек, которые всем детям были вживлены в мозг, в живот и в позвоночник и вводил препараты – вытяжки «эссенциальных клеток». Иногда от них становилось лучше, иногда хуже. Тела менялись, вырастали когти или выпадали волосы, кожа покрывалась шерстью или язвами, обострялся нюх, глаза начинали видеть в темноте или зарастали тяжелыми сморщенными веками, которые потом приходилось удалять, и это было страшно и больно. Но Сеня бы лучше еще три раза веки отрезал, лишь бы не было сейчас перед ним ящика с тонкими золотыми трубочками, еще не мытыми, покрытыми запекшейся кровью, и не стояли бы рядком высокие банки заспиртованных препаратов – вытянутая голова Машки-мартышки, опухшие глаза закрыты, волосы заплетены в две косички, нелепо прижатые к стеклянным бокам банки. Когтистая рука девятилетнего Саши – пальцы почернели, круглые чешуйки на них вздулись. Чьи-то вырванные с корнями зубы, клыки, желтые резцы, маленькие, но острые…
– Они не уехали, – сказал Мишка, медленно, выталкивая слова сквозь время, как сквозь бесцветный мед. – Они все здесь… И мы не уедем… Новый год…
Жулька зарычала, потом заскулила. Тут же что-то большое двинулось в углу, дети застыли.
Распятый на огромной деревянной раме, опутанный трубками и проводами, ведущими к тусклому шкафу динамо-машины, на них смотрел тигр. Животное было измучено, но янтарные глаза смотрели спокойно и властно, и в каждом сделанном из последних сил движении была грациозная конечность. Жулька шагнула к тигру.
– Осторожнее, – прошептал Сеня. Из каких-то немыслимых глубин памяти всплыл давний теплый день, Московский зоопарк, неудобные новые штанишки, низкий голос мамы, мягкая рука на щеке, цветочный запах – и тигр в клетке, в которую втолкнули козу. Как быстро, с каким крохотным усилием, одним