Всю свою жизнь Маргарита ненавидела холод и темноту, и вот это сбывается. Свет непременно надо ей оставить. Зять поставил зажженную свечу ей в руки. “Это последнее наше прощание… Конечно, мне будет очень недоставать ее”, – рассуждал он.
Еще он подумал, сможет ли музыка согреть душу тещи, и включил ее на полную мощность. Маргарита даже не вздрогнула. Да, ему будет очень непросто свыкнуться с постигшей его утратой…
Вдруг Маргарита снова дернулась.
– Я люблю тебя…
“Какая надоедливая теща!” Колпвайзинин постарался быстро и точно уложить крышку.
Колпвайзинин проснулся, когда яркие солнечные лучи вовсю заливали спальню. Странно, сегодня третий день, а никаких известий. Рядом стояла прислуга с чашкой кофе, от которого шел горячий пар. Колпвайзинин сделал глоток и обжег горло.
– Который час? – всполошился он.
– Двенадцать.
– Как, разве полдень! – ахнул он.
Колпвайзинин умылся и оделся. Ровно в обед ему предстояло нанести визит теще – главе компании “Телеэко”. Вся будущность Колпвайзинина зависела от этого свидания. Еще бы… Мысль об утилизаторе не отпускала его ни на шаг. Еще бы… Лишь бы предприятия “Телеэко” перешли под его контроль, и чтобы никто не стоял на его пути, никто, даже, царствие ей небесное, теща. Вот тогда…
– Славный денек, сударь! – сказал мальчик-лифтер, пропуская его в кабину.
Колпвайзинин не сразу расслышал, он неотступно думал о Маргарите.
С замирающим сердцем он вступил в ее чертоги. Всегда приветливая старая экономка неожиданно нахмурила брови, встречая его. Взгляд у нее сегодня был почему-то укороченный, укоризненный.
Его встревожил вид экономки, а ее, еще больше, его облик – ждущего и вынюхивающего чего-то человека.
– С вами все в порядке? – спросила она.
– Со мной? Да, конечно, – ответил он.
Он не отвел глаза. Уж она-то больше всех знает. Но что? Не догадывается ли? Небрежным тоном спросил:
– Хозяйка дома?
Колпвайзинин приготовился услышать приятное, не что-нибудь о наивных проделках Маргариты, мол, посадила цветы в картонку от шляпы, поливала сад горячей водой, намылила голову зубной пастой из тюбика, а что она пропала, что ее нет уже три дня, что ее нет в живых.
Но экономка почему-то медлила, зачем-то подвела его к диванчику, придвинула столик с вином. И стала говорить, чуть не плача:
– Я понимаю вашу боль, крепитесь молодцом, держите себя в руках. Это такое страшное потрясение…
Он начинал смутно догадываться.
– Она умерла?
Колпвайзинин не замечал, как по его осунувшимся щекам потекли слезы, но внимательная экономка подметила скорбные складки, бегущие от уголков его губ.
– Напрасно вы изводите себя! – сказала она.
– Говорите правду! – он издал вопль отчаяния.
– Не