Прохаживаясь по проходам, она сорвала с сумки ярлык и бросила на пол. Никто не тронул ее за плечо. Никто не сказал ей: пройдемте. Она поднималась и спускалась, набирая в сумку вещи. Было так легко набирать вещи! Ей чуть полегчало.
Был почти обед, когда она встретила Уокера. Она пыталась решить, подняться или нет на верхний этаж торгового центра, во вращающийся ресторан, и заказать чай со льдом и салат. Это было бы так по-женски, разве нет? Пытаясь определиться, она стянула со стойки несколько браслетов и надела себе на запястье.
– Тебя поймают, – сказал ей Уокер. – Я тебя поймал.
Перл стояла, не шелохнувшись. У нее раскалился позвоночник, грозя прожечь платье. Казалось, к нему поднесли спичку. Перл стояла, не шелохнувшись, но чувствовала, как ее голова дико вертится. Один раз она видела по телевизору без звука, как бейсболист словил головой мячик. Его несчастная голова безумно заплясала во всех мыслимых направлениях. Казалось, он рьяно что-то утверждал, стараясь на пределе сил. Его голова наверстывала наперед годы неподвижности.
Перл медленно поднесла руку к голове. Она была на месте. Страх, охвативший ее, никак не был связан с возможным арестом за воровство в магазине. Арест вызвал бы у нее лишь смущение. Она бы почувствовала себя дурой. У нее бы взяли отпечатки пальцев; посадили бы в клетку и дали сэндвич, а потом сообщили бы Джину, и он пришел бы и забрал ее, и тоже был бы ужасно смущен. Он бы заплатил какие-то деньги, чтобы вытащить ее. Они бы вместе сели в машину и поехали домой. Он бы хлопал ее по руке. И никогда бы не стал вспоминать об этом случае.
Это не имело никакого отношения к тревоге, охватившей Перл от голоса Уокера. Возможный арест вытекал из правил беззубого и банального мира, из которого она только что выпала. Но то, что она испытывала, – страх, чувство потери себя рядом с этим мужчиной – было безымянным и всеохватным.
Она повернулась к нему. Волосы и глаза у него были темными. Кожа – восхитительно гладкой. Он положил обе ладони ей на плечо. Он был крупным мужчиной. Даже его волосы казались увесистыми. Она понимала, что он не будет ее арестовывать. Его власть не имела никакого отношения к закону. Его руки у нее на плече были руками охотника, усмирявшими ее. Она ощутила себя распластанной, распростертой, ужасно беззащитной.
– Ну, идем, – сказал он. – Идем со мной.
Она почувствовала, словно он ее опустошает, прямо там, не сходя с места, поглощает ее по кусочкам, нивелируя их, закрывает дверцы ее разума, отрезая пути к отступлению. Хлопнула дверь – это вышел Иисус. Двери у нее в уме все хлопали и хлопали. Ей не хотелось вмешиваться. Окна закрывались. У нее на сердце были сумерки. Она была ничем, среди поля, через ее сердце бегали дети. Она была ничем, нигде, рядом с ним. В голову ей закралась странная мысль. Когда-то было четверо животных, державших в небе мир. Потом одно из