На мой стук открыл пухлый мальчик лет восьми. Стрижка под горшок, перемазанный шоколадом рот капризного ребенка.
– Тебе кого? – недовольно спросил парнишка.
– Может, все-таки вам?..
– Ее нету, – категорично заявил малец.
– Кого?
– Мамки.
– А скоро придет?
Молчание, пожатие плеч.
В полурастворенную дверь я обозревал часть комнаты, оклеенную безвкусными розовыми обоями. В углах, под потолком, серела паутина. Вдоль стены, впритык друг к другу, жались пошарканный шкаф, смятый диван и высокое старое зеркало. В его выщербленной пыльной поверхности отражалась другая часть комнаты, издевательски взирающая на свою ближнюю половину. Мне удалось увидеть огромный новый телевизор «грюндиг» и яркий ковер во всю стену. Уже первого взгляда было достаточно, чтобы судить о ручной работе этого мягкого пестрого изделия и о его щекочущей цене. Заподозрив что-то неладное, мальчик захлопнул дверь.
Я прошел по забитому всевозможным хламом коридору до лестничной площадки, но тут же на цыпочках возвратился обратно. В моей голове забрезжила одна идея, которую я пожелал немедленно воплотить в жизнь. Я постучал в комнату, соседнюю с той, что занимала Мария Семина.
Женщина лет сорока, а может, и пятидесяти, не худая и не полная, приземистая и плотно сбитая, занималась уборкой, а посему никого видеть и слышать не хотела.
– Чего? – спросила она, отдуваясь.
– Я по объявлению в газете, – ответил я.
– Я не давала никаких объявлений.
– Я насчет ковра.
– У меня нету никакого ковра.
– Правильно, ковер у вашей соседки, – согласно кивнул я. – Она желала его продать.
– Пусть продает, – забулькала от возмущения женщина. – Не вижу связи.
– Все очень просто, – расплылся в глупой улыбке я. – Ее сейчас нет дома. А я в городе только проездом. Если он действительно так хорош, я сдам билет и дождусь ее возвращения.
– Хорош? – переспросила женщина, недобро сверкнув глазами. – Для нее он действительно слишком хорош! Я видала его как-то раз. Вот только ума не приложу, с чего она решила его продавать?
– Вы сказали, «хорош для нее»… – ухватился я.
– А разве нет? – Соседка повысила голос. – Мария раньше от получки до получки дожить не могла, деньги занимала. А тут тетка померла, как она сказала, наследство оставила. Мария и обставляться начала, даже работу бросила. А на меня теперь и вовсе не смотрит, а если и смотрит, то так… свысока.
– Портят человека не деньги.
– Бросьте, – отмахнулась раскрасневшаяся особа. – Вот не было у нее денег, куда человечней была. И добрей. А стоило так, задарма получить, и все. Теперь жирует за свои прошлые мытарства.
Милое