Сашка. Владимир Мороз

посмотрел на пронзивший его штык, схватился двумя руками за винтовку, словно стараясь выдернуть ее из себя, и внезапно обвис, издав последний вздох и уронив голову на грудь. Немец приподнял пленного на винтовке и швырнул вверх, в противоположную сторону круга. Тело соскочило со штыка и стало заваливаться, но тут же другой немец со всей силы ударил сержанта в спину и швырнул его обратно. И снова, хохоча, убийцы продолжали издеваться уже над мертвым человеком, не давая ему упасть, передавая с одного штыка на другой. Наконец, наигравшись, когда тело пограничника уже не напоминало человеческое, а больше походило на большой кусок окровавленного мяса вперемешку с болтающимися внутренностями, выбросили его в траву к ногам привязанных красноармейцев, с ужасом наблюдавших эту кровавую вакханалию. Продолжая весело смеяться, изверги уселись на краю поляны в теньке и принялись стирать с себя капли долетевшей до них чужой крови, утоляя жажду шнапсом из фляг.

      Сашка продолжал смотреть на поляну ошалевшими глазами. В ушах все еще стояли последний вздох сержанта, хруст ломающихся костей, шлепок штыка, рассекающего плоть и довольный хохот убийц. Голова, казалось, готова была взорваться от пережитого, от невероятности произошедшего. Слезы ручьем текли по заросшим впалым щекам, щедро капая на корни кустарника. Будь у него сейчас оружие, он бы, не задумываясь, выскочил на поляну, чтобы убить хоть одного из этих нелюдей. И неважно, что много выстрелов ему сделать не дали бы, но хоть кого-то успел бы застрелить, мстя за убитого пограничника. Но у него ничего не было, и оставалось только в бессильной злобе сжимать кулаки и в мыслях проклинать этих садистов.

      Передохнув, немцы отвязали следующего пленного и поставили его в центр поляны. Солдат был еще совсем молодой, наверное, одного года с Сашкой. Даже из кустов Сашке был виден нечеловеческий ужас, застывший в карих глазах красноармейца. Поставленный в круг для жестокой расправы, он не смог стоять и опустился на землю. Тотчас же к нему подскочил верзила-немец и, рванув за шиворот, поставил на ноги. Как только немец отошел, солдат опять обессиленно свалился на землю, из его глаз текли слезы: так страшно знать, какой мучительный конец приготовили тебе палачи! Немец подошел снова и, ударив ногой в голову, опять поставил солдата на ноги.

      Пленный стоял, плача в ожидании своей незавидной участи. Внезапно немцы захохотали: между ног солдата расплывалось большое мокрое пятно. Приговоренный снова рухнул на колени и принялся умолять своих палачей оставить его в живых. И опять к нему подошел тот же немец и рывком поставил на ноги. Долго еще продолжалось это издевательство. Пленный падал на колени, пытался целовать руки и пыльные сапоги своим убийцам, заклиная их пожалеть его во имя своих матерей, немцы веселились и хохотали, глядя на это. Наконец им надоело. Они в очередной раз поставили солдата на ноги и начали свой убийственный ритуал. С этим красноармейцем с потерянной волей хоть к какому-то сопротивлению они покончили быстрее, чем с сержантом, и,