Вернее, в гипотетическом.
И я не знаю, кто в этом виноват: я сам или человечество.
При этом мне совсем не нужно, чтобы все люди научились нести ответственность за свои слова и поступки.
Хотя было бы совсем не плохо, если бы делать это научился я сам.
– Ну почему? Вдруг все-таки что-нибудь новое он скажет? – Лариса, кажется, была расстроена тем, что наши усилия могут пропасть всуе. И мои слова должны были ее успокоить:
– Он не скажет ничего нового потому, что с тех пор как люди узнали, что плоская Земля не покоится на трех китах, а является шаром, летящим в пустоте, ничего по-настоящему нового сказано не было.
В этом вся проблема новизны.
– Эх, изобрели бы люди что-нибудь такое, совсем новое, чтобы – раз! И все проблемы оказались бы решенными.
– Что-нибудь такое? – переспросил я Ларису. И пожалел, что телефонная трубка не может передать мою улыбку.
Особенно ехидную:
– «Что-нибудь такое», Лариса, от всех проблем уже давно изобретено.
– И что это?
– Цианистый калий.
Разговор стал принимать довольно глупую форму, и я перевел стрелки:
– Впрочем, ладно.
Вечером соберемся на пару и послушаем.
– С кем это ты собрался «на пару» – надеюсь, будет полный зал.
– Ну, вот и соберемся на пару – мы и прогрессивное человечество.
Наш разговор закончился на этой минорной для эпохи ноте, и я понял, что мне пора вставать…
…По телевизору показывали что-то невероятное и бессмысленное одновременно – то ли экономиста академика Глазьева, наконец-то понявшего, чем рыночная экономика отличается от плановой, то ли Дженнифер Лопес в одежде.
Так что за первой чашкой кофе я волей-неволей попробовал вспомнить, что мне известно о нашем сегодняшнем госте.
Оказалось, что, кроме сплетен, я ничего не знаю.
А сплетни – вещь нечестная. С некоторых пор мне это известно.
С тех самых, как меня стали считать настолько старым, что сплетни обо мне самом перестали кого-нибудь интересовать.
Даже в пределах моего подъезда.
Впрочем, иногда мысли приходят в мою голову без спросу и без всякого таможенного досмотра.
Я знаю, что повторять сплетни нехорошо, но ничего не могу с собой поделать. И то, что все остальное человечество тоже ничего с собой поделать не может, для меня – слабое утешение.
Хотя – есть повод задуматься: можно ли быть нравственным простым усилием воли?
Имел ли я право иметь свое мнение о человеке, который должен был прийти в наш клуб?
Дело здесь вот в чем: во всех областях человеческой деятельности профессионализм безличностен. Бесполезно относиться хорошо или плохо к человеку, создавшему отличный танк, построившему замечательный мост, заключившему важный для страны договор.
Творчество – исключение.
В творчестве автор продолжает самого себя.
Чтобы