Молодой барон де Поанти, который так озабочивал прокурорского клерка, вовсе не подозревал новой угрожавшей ему опасности. Но для него было достаточно и прежней. Хотя Поанти обладал истинным дарованием, чтобы убить со шпагой в руке самого опасного соперника, он был очень осторожен. Но его осторожность вовсе не походила на осторожность Пасро. У того осторожность могла назваться низостью, у барона она была только благоразумием. Барон имел неукротимое мужество, отвагу неслыханную в случае нужды, но он счел бы нелепой глупостью броситься добровольно в опасность, против которой не было возможной защиты. Поэтому он обратил большое внимание на дружеские советы герцога де Монморанси и графа де Морэ и не вернулся на свою квартиру на улице Феру.
– Шпага, как ни была хороша, не может отразить ружейную пулю, пущенную из-за угла, – сказал ему герцог.
Поанти рассудил, что герцог, говоря это, был совершенно прав. Он поспешил, как мы сказали, перейти Сену и поместился на время в одной из многочисленных гостиниц, населявших тогда окрестности Гревской площади. Укрывшись в новом жилище, куда, он знал наверно, что к нему не придут, барон старался дать себе отчет в своем положении. Оно показалось ему не совсем таково, как его описали Монморанси и Морэ. Засада, расставленная ему Лафейма и его злодеями, засада, которая, конечно, была бы для него смертельна без присутствия герцога и его друга, потому что вместо честной дуэли тогда прибегли бы к грубому убийству, эта засада, которую его покровители приписывали ревнивой мести какого-то Пасро, воображавшего, что какая-то девушка, дочь садовника в Валь де Грас, по имени Дениза, бросила его для него, барона де Поанти, казалась ему происходившей от совершенно другой причины. Во-первых, он сказал герцогу, и сказал справедливо, что он был в Париже только неделю и не знал там никого, и до того вечера, когда услышал в первый раз их имена, не знал о существовании Лафейма, Пасро и даже Денизы. В своих ежедневных вечерних прогулках вдоль стен Валь де Граса, он едва приметил домик, в котором жил садовник. Он не обратил никакого внимания на то, что в окне этого домика виднелась молодая девушка. Он даже ни разу не взглянул в ту сторону. Очевидно, в причине засады, которой он чуть было не сделался жертвою, скрывалось нечто посерьезнее мщения влюбленного. Таков был конец размышлений молодого барона де Поанти, но мы знаем, что он ошибался. Пасро, и Пасро один, побуждаемый ревностью, подстрекнул Лафейма и его помощников. Но кроме того, что Поанти, натура честная и благородная, мог с трудом поверить, что существует какой-нибудь Пасро, способный убить человека только потому, что этот человек прохаживался каждый день под окнами его возлюбленной, он имел свои особенные причины предполагать, что интерес, более могущественный, чем ревность прокурорского клерка, заставил обнажить против него шпаги Лафейма и его шайки. Эти причины, о которых никто кроме него судить не мог, потому что знал их он один,